Нерон

Трое вооруженных мужчин вошли в комнату: Аникет, капитан корабля Геркулей, офицер морской пехоты Обарит. Агриппина приподнялась на ложе:

— Если вы хотите узнать, как я себя чувствую, то скажите, что мне уже лучше. А если вы намереваетесь совершить что-то другое, то я не верю, что это был приказ сына. Он не способен стать убийцей матери!

Геркулей ударил ее палкой по голове. Обарит выхватил меч. Агриппина крикнула:

— Бей в живот!

Ей нанесли несколько смертельных ран. В ту же самую ночь прислуга сожгла тело матери императора на обычном ложе, которым пользовались на пирах. Пока правил Нерон, у Агриппины не было никакого памятника. Только впоследствии ее вольноотпущенники насыпали над могилой небольшой курган. Он возвышался на холме, через который шла дорога в Мизены, неподалеку от старой виллы диктатора Суллы. Отсюда открывался великолепный вид и на залив, и на открытое море.

Император до утра не сомкнул глаз. Нерон осознал, что совершил, только тогда, когда ему доложили об исполнении приказа. Он сидел молча, словно парализованный. Время от времени вставал, делал несколько шагов, производя впечатление обезумевшего. От этого страха и чувства вины ему не удалось избавиться уже никогда. Много позже он признавался самым доверенным лицам, что его мучит по ночам призрак матери; подчас слышит как бы свист бичей и видит горящие факелы. Впоследствии, при посещении Греции, ему захотелось принять участие в известных Элевсинских мистериях, устраиваемых в храмах. По древнему обычаю глашатай объявил перед началом:

— Сюда возбраняется входить безбожникам и тем, кто запятнал себя преступлением!

Нерон не решился войти внутрь.

Но в эту ночь император опасался не только видений и богинь мщения. Его терзала тревога: что произойдет, когда о преступлении узнает армия, сенат, народ? Не отвернутся ли от матереубийцы? Не погибнет ли он в нищете, презираемый и покинутый всеми? Никто еще не совершил столь ужасного поступка — ни человеконенавистник Тиберий, ни даже безумный Калигула!

Император ждал рассвета как избавления.

Поздравления

При свете зари к императору явились высшие и младшие военные чины личной охраны. Они принесли ему свои глубочайшие сердечные поздравления. Он так удачно избежал смертельной опасности! Только чудом не пал жертвой преступных козней матери!

Вскоре после этого прибыли делегации из ближайших городков. Они выражали свою глубокую радость и сообщали, что в храмах уже приносятся жертвы богам — в знак благодарности народной за спасение любимого императора. В числе первых поспешили в храмы друзья властителя.

Нерон принимал эти почести и поздравления с лицом, на котором отражалась глубокая печаль и скорбь. Казалось, он говорил: «Какое мне дело до всего, если любимейшая мать мертва?»

Он отправился в Неаполь, словно сам вид мест, где разыгралась трагедия, ему невыносим. В действительности же Байи продолжали оставаться любимой виллой императора. Позже он приезжал туда часто и надолго.

Тем временем Сенека от имени Нерона уже составлял официальное письмо в сенат следующего содержания: «Вольноотпущенник Агриппины пытался совершить на меня покушение. Его схватили с кинжалом в руках. Агриппина, узнав об этом, покончила самоубийством. Постыдные и преступные происки этой женщины ведут свое начало издалека. Она хотела соуправлять государством, привести к присяге на верность себе преторианцев, сенат и народ. Римские граждане пресек-ли эти безумные замыслы. Поэтому Агриппина мстила, выступая против выдачи солдатам наград и против денежных пособий простому люду. Она старалась также погубить многих выдающихся лиц. Только невероятным усилием мне удалось удержать ее от вторжения в зал сенатских заседаний, а ведь это опозорило бы нас перед послами чужих народов. А в скольких преступлениях, совершенных во времена правления Клавдия, повинна именно Агриппина!»

Немало было в этом письме красивых фраз, достойных мастера риторики, каким являлся Сенека. Например: «Даже не верится, что я уцелел, меня это нимало не радует».

Сенаторы были потрясены опасностью, которая угрожала любимому властителю, и низостью задуманного преступления. На экстренном заседании они наперебой выдвигали предложения: провести во всех храмах благодарственные молебствия, придать торжественность дням Quinquatrus, когда был раскрыт заговор, великолепными играми; установить в зале заседаний золотое изваяние богини Минервы, покровительницы празднества Quinquatrus, и такого же монумента императора; считать день рождения Агриппины, 6 ноября, роковым днем, убрать все статуи преступной матери.

Среди нескольких сотен сановников нашелся только один, который хранил молчание и даже удалился из зала. Это был Тразея Пэт. Друзьям он позже сказал:

— В конечном счете, что плохого может причинить мне Нерон? Самое большое — убить. Но по-настоящему повредить мне он не способен.

«Повредить по-настоящему» означало для Тразеи — вынудить к неблаговидным поступкам, которые оставили бы по себе дурную славу у потомков. Ибо он часто говорил: