Неразрезанные страницы

– Ну, конечно, дает, Катька! Пока его машина торчала поперек бульвара и возле нее скакал гаишник, в багажник уж точно невозможно было засунуть труп! А из «Дня сегодняшнего» Володя прямиком поехал в «Барские угодья»! Тьфу! – Поливанова вдруг разозлилась так, что плюнула в лужу, как беспризорник из фильма про двадцатые годы. – Слова-то, названия какие! Барская усадьба! Одни баре кругом! Пролетариев нету, все повывелись! Я последняя осталась, пролетарка Маша!..

– Да ладно, не примазывайся! Какая из тебя пролетарка Маша! Ты в доме на Покровке живешь, и квартира в пять комнат тебе от прадедушки досталась, знаменитого авиаконструктора Поливанова, про которого художественные фильмы снимали!

– Вот именно! – закричала Маня. – Вот то-то и оно, что все это художественный фильм, Катька! Инсценировка! И Володька им был нужен исключительно для подставы! Сразу! И адрес неправильный, и дом пустой, и труп на дорожке!.. Матерь Божья, как это все так запуталось, а?..

– Распутаем, – решительно сказала Катя и посмотрела на свою руку, которую только что держал Береговой.

– А я поняла, чем там воняет, – сообщила Поливанова и посмотрела на небо.

– Чем?

– Страхом. Я теперь знаю, как пахнет страх.

И они помолчали.

– Завтра нужно поехать в редакцию к Дэну, выяснить все про этот адрес. Кто его давал? Кто записывал? Если давала Лариса, значит, она как-то замешана.

– Кто такая Лариса?

– Пресс-секретарь Сергея, – объяснила Маня, потушила окурок, поискала глазами урну, не нашла и сунула его в задний карман джинсов. – Кстати, у нее длинные белые волосы.

– Господи.

– Вот именно. А я поеду подлизываться к участковому уполномоченному Анискину! На предмет осмотра машины и всякого такого. Ты сейчас домой?

Митрофанова почувствовала себя очень глупо.

– Я на фитнес, – призналась она. – Готовлюсь к весне.

– Здорово, – оценила Поливанова. – Приседаешь с утяжелением? Пятки вместе, носки врозь?

– Там тренер Анжела, – сообщила Катя скучным голосом. – Хороша, сил нет. А ноги какие! А руки! А мне короткое носить нельзя. У меня коленей нету. Сейчас ни у кого нету коленей.

– Не носи, – предложила писательница. – Ну, Бог в помощь!

– Пойдем со мной, а? Пойдем, Мань! Я тебе спортивный костюм выдам, у меня их два! Ты там что-нибудь смешное скажешь, а то я их всех боюсь, как огня! И стесняюсь очень. У меня лишнего весу аж целых… двенадцать килограммов!

– А у меня сто.

– Пойдем, Мань?

Но Поливанова отрицательно помотала головой.

Если бы она согласилась, ничего дальнейшего не случилось бы, и жизнь, должно быть, в очередной раз повернула бы в какую-нибудь совсем другую сторону!

Но сослагательных наклонений не бывает, это писательница Поливанова знала лучше всех!

Возле митрофановского «Купера», которым та очень гордилась, они расцеловались, и Поливанова двинула домой, где ее никто не ждал с ужином и разговорами, зато ждал компьютер с пустой открытой страницей, на которой она не могла написать ни одного слова. Маня заставляла себя об этом не думать.

Уже почти стемнело, только небо между домами было светлое, весеннее, живое, и ветви старых лип казались нарисованными тушью на акварельном фоне.

Маня кое-как втиснула машину в некое игольное ушко, по случайности оказавшееся свободным, осторожно выбралась, стараясь не задеть дверью соседний автомобиль, подслеповато полюбовалась липами и вошла в арку, на ходу доставая из портфеля ключи.

И тут вдруг что-то случилось.

Она почему-то упала плашмя прямо в лужу, и вода попала ей в рот, и она захлебнулась ею. Очки слетели, она стала шарить, чтобы их поднять, но чей-то тяжелый ботинок наступил ей на руку, очень больно. Она тоненько заскулила, стала подниматься на четвереньки, и неведомая сила рывком выдернула ее из лужи, зажала рот и нос – Маня замотала головой, – и что-то холодное уперлось ей в позвоночник.

– Не рыпайся, сучка, – это было сказано тихо и отчетливо. – Мы тебя не обидим. Давай шагай! Тащить, что ль, тебя, такую тушу!..

И она пошла, старательно переставляя ноги. В ушах у нее звенело и шуршало, как будто осыпалось стекло.

– Подъезд этот, а этаж третий. Я проверял! Ну, пошла, пошла!..

И она опять пошла.

Больше всего ее беспокоило, что эти двое в башмаках пачкают прадедушкин паркет! Паркет, который она очень любила и тщательно за ним ухаживала! Ползала с тряпкой, натирала лимонным воском, а на Пасху и на Рождество приглашался даже полотер – кажется, последний, оставшийся на свете! Он был низенький, круглый, усы торчком, как у моржа. Звали его Григорий Виссарионович. Он приходил, раскладывал орудия труда – щетки длинные и узкие, щетки короткие и широкие, щетки мягкие и круглые, войлоки и суконки для наведения окончательного блеска. Ворча себе под нос, он придирчиво оглядывал сначала свои орудия, и потом Манины паркеты, облачался в синий рабфаковский халат и берет с хвостиком, а потом начинал… творить!..