Непрошеная повесть

«Бог сего храма, Ямато Такэру, родился в десятом году после восшествия на престол императора Кэйко. Император повелел ему усмирить варваров эбису на востоке страны. Перед тем как отправиться в край Адзума, на восток, Ямато Такэру пришел в храм Исэ проститься с великой богиней Аматэрасу, и оракул великой богини возвестил: «В прошлом, до рождения в облике человека, ты был великим богом Сусаноо. Одолев восьмиглавого змея в краю Идзумо, ты извлек из его хребта сей меч и преподнес мне. Ныне возвращаю его тебе вместе с ножнами. Обнажи его, если жизни твоей будет грозить опасность!» С этими словами ему вручили меч и парчовые ножны. В краю Суруга, в охотничьих угодьях, на равнине Микарино, враги пустили в поле огонь, чтобы погубить Ямато Такэру. Внезапно меч, которым он был опоясан, сам собой выскочил из ножен и пошел косить траву на все четыре стороны. Ямато Такэру достал лежавший в ножнах кремень, высек огонь, пламя побежало на врагов, помрачило им взор, и они погибли все до единого. С тех пор это поле называют Якидзуно – Горелое, а меч получил название «Коси-Трава»[145].

Я слушала, как читали это послание, вспомнила вещий сон, некогда мне приснившийся, и душу охватил благоговейный восторг.

* * *

В обстановке суматохи и треволнений, причиненных пожаром, невозможно было спокойно трудиться над перепиской сутры, и я решила отправиться к святилищу великой богини Аматэрасу в Исэ, воспользовавшись удобной морской переправой Цусима.

Было начало четвертой луны, деревья покрылись зеленой листвой, вид был чудесный.

Прежде всего я пошла к Внешнему храму. Здесь, в Ямада-но хара, роща криптомерий и впрямь вызывала желание дождаться первого кукования кукушки, как писал о том Сайгё:

Да, тихого плача твоего
пока не слышно среди кипарисов,
с кукушкой у храма Ямада-но хара
в роще зеленой
я дождусь тебя!

Я увидела большое здание, предназначенное для жрецов разных рангов – перед началом богослужения они совершали здесь обряд очищения. Мне говорили, что в храмы Исэ не допускают буддийских монахов и монахинь в их черных рясах, и потому, не зная, как быть, я спросила, где и как мне поклониться богине.

– Вы можете пройти до вторых ворот и в большой двор за воротами… – сказал один из жрецов. Все кругом выглядело очень величественно. Из помещения вышло несколько человек, судя по одежде – жрецов. «Откуда вы?» – обратились они ко мне. «Я пришла из столицы в поисках благодати…» – ответила я.

– Вообще-то буддийская ряса не должна бывать здесь, – сказали они. – Но вы, как видно, устали, поэтому боги простят нас. – Меня пригласили войти в дом и обошлись со мной приветливо и любезно.

– Пойдемте, я покажу вам храм. Внутрь входить запрещается, но вы сможете поклониться богине издали, – сказал один из жрецов.

Мы прошли к священному пруду, над которым склонились ветви вековых криптомерий, здесь жрец торжественно совершил обряд очищения и удалился, держа в руках ритуальный священный жезл. «Увы, душа моя так греховна, что навряд ли этот обряд способен ее очистить…» – с грустью думала я.

Перед тем как уйти к себе, в маленькую хижинку неподалеку от храма, которую мне удалось отыскать, я спросила, кто тот добрый человек, который сопровождал меня.

– Меня зовут Юкитада, я третий помощник главного жреца, в моем ведении находится все хозяйство храма, – ответил один из моих собеседников. – А тот, кто сопровождал вас к священному пруду, – Цунэёси, младший сын первого помощника.

Тронутая добротой жрецов, я сложила стихотворение, написала его на куске священной бумаги и послала жрецам, привязав письмо к ветке священного дерева сакаки:

Милостивым богам,
что к нам, грешникам, нисходят,
совестно вы во служении:
потому и сами ко мне благодушны,
хоть я путница бедная…

Ответ Юкитады гласил:

Для жрецов, сдержавших обет
сострадания к ближнему,
равны грешники все —
как иглы вечнозеленых деревьев
в горней роще…

* * *

Я провела семь дней в молитвах при Внешнем храме, стараясь постичь великую тайну – смысл собственного существования. Жрецы то и дело присылали мне свои стихи, то и дело устраивали поэтические собрания, где мы слагали стихотворения-цепочки. Заниматься поэзией было отрадно, но здесь, как и в любом синтоистском храме, негде было читать сутру, совершать буддийские обряды. В нескольких тё от храмов Исэ находилась, однако, маленькая буддийская кумирня – Услада Закона, Хоракуся. Я провела там целый день, читая молитвы, а когда стемнело, попросилась на ночлег в небольшой монастырь Каннон-до, тут же, поблизости, где обитало несколько буддийских монахинь, но они резко мне отказали и безжалостно выставили за дверь.