Непрошеная повесть

Храм Сияния Добра расположен не так красиво, как святилище Хатимана в столице или в Камакуре, но зато я узнала, что здесь было явление живого Будды, и сердце исполнилось упования и веры. Я встречала утро и вечер, непрерывно твердя молитву, решив повторить ее десятикратно сто тысяч раз[133].

Проживал здесь некий Ивами из Такаоки, также носивший духовное звание, большой ценитель изящного, постоянно слагавший стихи, любивший музыку. Придя к нему в гости вместе с другими паломниками и монахинями, я увидала поистине изысканное жилище, совсем неожиданное для деревенского жителя. Многое в здешнем краю дарило отраду сердцу, и я осталась в храме до осени.

* * *

Вплоть до восьмой луны я оставалась в горном краю Синано, ибо хотела на обратном пути увидеть осень на равнине Мусаси, но вот наконец покинула храм Сияния Добра.

В краю Мусаси есть храм Асакуса, посвященный Одиннадцатиглавой Каннон. Все восхваляли чудотворную силу этого священного изваяния, мне захотелось побывать там, и я отправилась в храм Асакуса. Углубившись далеко в поле, я шла, раздвигая густые травы. Кругом росли только кустарник хаги, шафран и китайский мискант, такой высокий, что всадник верхом на лошади скрывался в зарослях с головой. Дня три пробиралась я сквозь эти травы, а им все не видно было конца. Чуть в стороне, у боковых тропинок, встречался иногда дорожный приют, но в остальном место было безлюдно, позади и впереди только поле, равнина без конца и без края.

Храм богини Каннон стоял на небольшом холме, тоже посреди поля, кругом ни деревца, поистине как в песне, сложенной Ёсицунэ Фудзиварой:

В дали горизонта,
где небо и поле сливаются воедино,
кажется, что луна
выходит из травы,
озаряя Мусаси.

Был вечер пятнадцатого числа, пора полнолуния. В   этот вечер во дворце всегда звучали струны… Правда, со мной не было косодэ, полученного в дар от государя, – я поднесла его храму Хатимана в столице вместе с   переписанными мною свитками Лотосовой сутры, и  потому хоть и не вправе была сказать:

Дар правителя моего при мне,
платье прекрасно придворное,
Цветами пахучими
и теперь наслаждаюсь…

но это не означает, что я забыла дворец, мои чувства не уступали глубиной чувствам человека, сложившего эти строчки…

По мере того как сгущалась тьма, луна, поднимаясь над травянистой равниной, блестела все ярче, и светлые капли росы, висевшие на кончиках травинок, сверкали, как драгоценные камни.

Никогда не забуду,
каким прекрасным был месяц,
уже тускнеющий над дворцом,
хоть ныне другая ночь —
сияющая прискорбно!.. —

думала я, едва не утопая в слезах.

Смотрю на месяц —
он ярок на ясном небе…
Как могу я когда-нибудь
стереть из памяти
образ, что в сердце живет?

Настало утро. Нельзя было до бесконечности оставаться в пустынном поле, и я ушла.

* * *

Наконец я очутилась у реки Сумиды, переправилась на другой берег по большому, длинному мосту, похожему на мосты Киёмидзу или Гион в столице. Здесь встретились мне двое мужчин в чистом дорожном платье.

– Скажите, где протекает речка Сумида? – спросила я.

– Она перед вами! – услышала я в ответ. – А это мост Суда. В прежние времена здесь не было моста, приходилось переправляться на лодках, это было очень неудобно, поэтому построили мост. Сумида – ласковое название, хотя простой народ зовет эту речку Суда… На том берегу было когда-то селение Миёси, крестьяне сажали рис, но зерно не родилось, было много пустых колосьев. Однажды правитель края спросил, как называется это селение, и, услышав в ответ: «Миёси!», сказал: «Неудивительно, что рис не родится!»[134] Он приказал дать деревне новое название Ёсида – Хорошее Поле. После этого колос стал полновесным…

Мне вспомнилось, что Нарихира вопрошал здесь мияко-дори[135] – Столичных птиц, но теперь у реки не было никаких птиц, и я сложила:

Зря к реке обратилась я,
к Сумиде!
Нет уж возле нее
певучих птиц,
о которых пел поэт…

Над рекой клубился туман, застилая дорогу. Стемнело, я шла, погруженная в печальные думы, а высоко в небе, словно вторя моей печали, кричали перелетные гуси.

Чужестранные небеса…
Мне сложно глядеть сквозь слезы.
Слышу плач гусей вдалеке —
он ко мне обращен?
Не отвечу ему о прошедшем.