Непрощенные

— Я… н-н-е знаю… — промямлил Дийстра заикаясь. — Спит. Или в лечебном зале.

— Из комнаты ни шагу, — сказал я, смерив лекаря холодным взглядом. — Мы еще поговорим по душам. Не забудьте помолиться, Дийстра.

Дийстра истово закивал, а я уже шел по коридору дальше, вслед неслись слова молитвы — горячей и протяжной. Так может молиться только человек испуганный, дорожащий своей жизнью. В темных сырых коридорах гулял сквозняк, свет от масляных ламп дрожал, отбрасывая на каменные стены уродливые тени. Отовсюду слышались стоны и плачь. По темным углам и нишам прятались прокаженные. Я схватил одного за грудки и выволок на свет. Прокаженный забился, словно попавший на солнце вампир.

— Где Бруно? — процедил я.

— Апх… Апх… — прокаженный хватал ртом воздух и таращился на меня мутными рыбьими глазами.

— Говори!

— Апх… Не видел… Два дня как не вижу его.

Отбросив прокаженного, будто мусор, я пошел дальше. Проверял комнаты и палаты, залы и столовые, будил спящих и задавал вопросы. Бруно никто не видел. Что ж, либо седой улыбчивый доктор так осторожен, что превратился в призрак, либо больные и служащие настолько запуганы, что молчат. Ничего, если не найду лекаря, я собственноручно вытащу потроха из каждого и проверю, есть ли у этих крыс душа.

— Там… Тот, кого ты ищеш-ш-шь, там, — послышалось откуда-то из темноты змеиное шипенье.

Я обернулся и увидел прокаженного, чье лицо скрывал капюшон весьма дорогого плаща. Готов поклясться, что секунду назад тут никого не было!

— Ты найдеш-ш-шь. Здесь.

Прокаженный вдавил рукой камень в кладке. Послышался гул невидимого механизма, после чего в стене открылся тайный лаз. Сняв с крюка лампу, я, пригнувшись, прошел в проем.

— Ты найдеш-ш-ш-ь. Найдеш-ш-шь, Арон, — прошипело мне вслед.

Узкий темный тоннель тянулся и тянулся. Я ожидал, что он приведет меня к тайной лаборатории или к месту, где спрятан алтарь на котором Бруно приносит жертвы. Но тоннель оказался всего лишь черным ходом и вел в заброшенный сад, где стояла старая часовня. Я затушил лампу и вышел из тоннеля.

Бруно я заметил сразу. Занимался рассвет, и его высокая, плечистая фигура хорошо просматривалась на фоне зарева. Бруно был не один, рядом с лекарем стояла невысокая стройная женщина, одетая в походный костюм. На плечах развивался плащ, а лицо скрывала маска чумного доктора, из-под которой выбились огненно-рыжие длинные локоны.

Я двигался бесшумно, я даже не дышал, но каким-то неведомым образом рыжеволосая меня заметила и обернулась. На миг наши взгляды встретились. Женщина отсалютовала мне, и шустрой тенью перемахнула через забор, растаяв в предрассветной дымке.

Бруно же остался неподвижен. Доктор спокойно наблюдал, как я приближаюсь быстрым шагом, на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Сегодня замечательное утро, не находите, инквизитор Арон? — улыбнулся Бруно.

Он стоял напротив: седой улыбчивый доктор с добрыми глазами и окровавленными руками.

— Я бы на вашем месте попридержал улыбочки, Бруно. На допросе вам будет не до учтивостей.

— Меня в чем-то подозревают? — искренне удивился доктор.

В ответ я многозначительно посмотрел на его обагренные руки.

— О, это всего лишь краска! — воскликнул Бруно. — Киноварь, если точнее. Вот, взгляните.

Он протянул мне руку, я поймал его запястье и выкрутил. Второй рукой схватил доктора за горло, приблизился к его лицу и прошептал:

— У святой Инквизиции есть вопросы, Бруно. Рекомендую не медлить с ответами.

— Пустите! — завопил доктор. — Вы мне руку сломаете!

— Поверьте, я вам много чего сломаю, если не получу ответы. А-ну, пошел!

Я толкнул доктора в сторону тоннеля, и пока он шел впереди, я не упускал из виду его руки. Оружия при нем не было, и вряд ли он прячет кинжал в исподнем, но все же руки не давали мне покоя. Внешне Бруно выглядел возмущенным и напуганным, но руки не дрожали, и кулаки он не сжимал, ничего не теребил, не заламывал пальцы. Это руки человека спокойного, руки хирурга. А еще киноварь. Зачем ему краска? Неужто пишет картины?

У кабинета поджидал Михаэль. Завидев Бруно, клирик хищно усмехнулся, учтиво распахнул перед доктором дверь и кивнул на стул. Бруно послушался, сел.

— Как Николас? — спросил я, надевая перчатки. Не люблю пачкать руки кровью. Хватит и того, что душа давно испачкана, и ее никогда не отмыть.

— Идет на поправку. Рана не заражена, Гюго заверил, что Николас вскоре к нам присоединится.

— Это добрые вести, клирик. Впрочем, сегодня прекрасное утро. Как насчет завтрака в какой-нибудь таверне?

— Из тех, что еще уцелели? — Михаэль скривился: — Боюсь, там подают только чумную мертвечину.

— Господь с тобой, Михаэль! Мертвечина нас и так ждет на этом невзрачном стуле, — кивнул я в сторону доктора. — Я сейчас о настоящей таверне, о картошке с мясом и кружке доброго пива.

Мы буднично говорили о пытках и возможной смерти Бруно, которую легко устроим в перерыве между завтраком и походом в нужник. Однако никто даже пальцем не коснулся доктора, который ожидал худшего, и понимал, что его жизнь для нас ничего не значит.

— Я не виновен, — не выдержал Бруно.