Непрощенные

— Хорошо. Но предупреждаю, Гюго, этот план может показаться вам крайне жестоким, кровавым и даже… возможно, темным. И вы вправе доложить об этом в Рим епископу. Однако помните, что епископ знает о наших методах работы, и что ни я, ни Витор с Михаэлем или даже Николас, мы никогда не попадем в Рай. Бог закрыл для нас врата, и не дарует прощения, ибо грехи наши не искупить. Гюго, подумайте хорошенько. Вы готовы очернить свою душу? Готовы лишиться Его милости и прощения? Если да, то приходите в хирургическую комнату.

***

К моему удивлению Гюго все же пришел. Мы с Витором как раз подготовили хирургическую комнату: застелили простынею стол, разложили инструменты, заготовили тряпки и ведра. Местным лекарям я не доверял, оттого и предложил Гюго провести операцию, а Бруно я и вовсе не стал посвящать в свои планы. Доктор возмущенно размахивал руками, говорил, что мы не имеем права, что это против законов людских и божьих, и что флорентийское духовенство обо всем узнает. А мне было плевать. Святой Инквизиции было плевать. Я разъяснил Бруно, что Грамота оберегает его лично, а не лепрозорий и прокаженных, после чего спровадил заниматься больными.

Гюго повязал мясницкий фартук, надел длинные, выше локтя, широкие кожаные перчатки. Ухватился за свой волшебный бурдюк, отпил оттуда не меньше половины, после чего утер рот тыльной стороной ладони.

— Руки трястись не будут? — с усмешкой спросил я.

— Что вы, инквизитор. Кхех-кхе. У меня все поджилки трясутся, а вы руки, руки… С руками уж как-нибудь справлюсь.

Вскоре Михаэль привел Николаса. Экзорцист был бледен, ходил с трудом, отчего Михаэлю пришлось его подвести к стулу, который я предусмотрительно поставил в углу.

— Сдюжишь ритуал? — спросил я.

Николас кивнул. Переведя дух, он кое-как подошел к бочкам с водой. Снял с шеи тяжелый серебряный крест и принялся читать молитву. Когда вода была освящена, как раз вернулся Витор, приведя с собою прокаженных.

— А-ну, пошли! Чего встали, дохлые собаки? В комнату идите! — гаркал он, подгоняя прокаженных тумаками. — Возле стены стройтесь, крысы вонючие! Вот так. Так-то лучше.

Семеро замотанных в тряпье прокаженных встали подле стены. Головы смиренно опущены, руки трясутся, один из них громко всхлипнул. Я прошел вдоль шеренги, сдирая с них тряпье, чтобы получше рассмотреть. Первый больно изможден, едва на ногах держится. Второй сильно худ, кожа да кости. Третий весь в гнойниках, того и гляди помрет раньше времени.

— Этот. Этот и этот, — указал я.

— Молодые, почти здоровые… — с сожалением обронил Гюго. — Им бы полечиться, и быть может тогда…

— Худые и немощные не сгодятся, — жестко оборвал я и кивнул Витору, чтобы выпроводил остальных.

Клирики содрали с прокаженных одежду, связали им руки и ноги.

— Что вы собираетесь делать?! Во имя Господа, не надо! — голосила женщина, со слезами прикрывая наготу.

— Мы не виноваты! Мы ни в чем не виноваты!

— Оставьте! Пустите меня! Господом Богом прошу!

Люди сопротивлялись, умоляли, бранились, плакали. Никто из нас не обращал внимания. Сколь часто мы слышали мольбы и угрозы? Не счесть. Мы давно очерствели, перестали считать своих жертв людьми. Они — инструмент, что послужит высшей цели, и быть может, им зачтется перед Богом.

Им, но не нам.

И только Гюго смотрел на происходящее расширенными, испуганными глазами. Хлебал из своего бурдюка, крестился да бубнил молитву себе под нос.

Мы опоили прокаженных маковым молочком, и вскоре вопли стихли.

— Инквизитор, может бы лучше… Ну-у… — замялся Гюго. — Может их лучше убить сперва?

— Нет. Режь на живую. Чем дольше протянут — тем лучше, иначе ничего не выйдет.

Кивнув, Гюго взялся за скальпель. Витор уложил первого прокаженного на стол, тот медленно водил мутными глазами по комнате и глупо хихикал. Он все еще смеялся, когда Гюго вскрыл ему брюшину. Багровая кровь потекла по столу на пол, собравшись в лужу. Михаэль тут же вытер все тряпкой и швырнул в угол, не мешало Гюго еще поскользнуться и убиться. Кто тогда резать станет?

Прокаженный затих, его жизнь оборвалась, когда Гюго вытащил внутренности. Он, будто мясник за прилавком, сгреб потроха со стола в ведро, что стояло на полу. С влажным чавканьем туда попадали иссиня-черные змеи кишок, почки, легкие, сердце. Михаэль подал Гюго два наполненных святой водой больших бурдюка. Лекарь аккуратно уложил их в брюшину, осмотрел, и попросил еще один, после чего зашил покойника. Клирики стащили мертвеца со стола и уложили у стены. Следующий.

Когда все трое были под завязку напичканы святой водой, я приказал уложить мертвых на стоящие в другом конце комнаты лавки.

— Николас, ты готов? — спросил я.

— Конечно, — ответил экзорцист. — И да поможет нам Господь.