Рылеев («Пустыня») пишет об уединенной жизни юного поэта:
Та же формула встречается у Языкова. Например, в девятой из цикла «Песни»:
Тот же мотив варьируется Языковым в послании Н. Д. Киселеву:
А в послании «Е. А. Баратынскому» Языков даже обобщает: «Свобода и покой, хранители поэта…»
Формула переходит и к преемнику Пушкина Лермонтову; но здесь она обозначает не обретенное состояние, а только цель, мечту о нем:
Да и Пушкин на последнем отрезке своей жизни написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля» — когда у него уже не было ни покоя, ни воли.
Онегинское жизненное кредо не лишено эгоистического содержания, однако им не ограничивается. Предполагается главное: духовный поиск, критическая переоценка ценностей, напряженная работа ума. Столь широкий контекст онегинской формулы придает вес духовным поискам героя, уточняет их общественное русло.
Но почему «вольность и покой» провозглашается заменой счастью? Неужели нельзя объединить: вольность и покой — да еще и счастье в придачу? Тогда проблема выбора отпадает, а жизнь получается прямо райская…
Что ж, попробуем нафантазировать розовую картинку. Одним свадебным поездом наши герои, Онегин с Татьяной и Ленский с Ольгой, едут венчаться, а далее на той же тройке чалых лошадей Ленский приезжает к Онегину не один, а с молодой женой. Сестры нашли бы меж собой общий язык, и кто бы мешал породнившимся мужчинам попивать свое винцо да беседовать о важных материях? Красиво? Только неизбежны накладки. Холостой Онегин отвадил от себя всех соседей (кроме — реально — Ленского, да еще, по голословному утверждению, Зарецкого); семейному человеку не избежать визитов соседского многолюдья. Что останется от вольности и покоя?
Природа бывает щедра к человеку, но что-то даст, а другое отымет (по пословице: кто много хочет, тот мало получит). Проблема выбора неизбежна.
Приходилось выбирать и Пушкину. Выбор не был легким. В письме Плетневу перед отъездом в Болдино поэт сетует на уже сделанный выбор: «Чёрт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостию, которой я был обязан богу и тебе» (Х, 238). (Богу — за талант, другу — за прибыльное для автора издание его трудов). Но — решение было принято, и Пушкин прошел свой путь мужественно, наперед зная о терниях на этом пути.
Умиротворенный образ жизни был обретен Онегиным, как оказалось, весьма ненадолго (если уточнять — на полгода). Конец душевному покою Онегина положила ссора и следом дуэль с Ленским. Обычно Онегину (и ему одному!) ставится в вину, что он спасовал перед «общественным мнением». Мысль бесспорная, только очень уж легко тут впасть в примитивизм, а следовательно, исказить содержание пушкинского романа.
Простой вопрос: много ли мы знаем литературных героев, отказавшихся от дуэли? Один пример на ходу: пушкинский же Сильвио из «Повестей Белкина». И резко бросаются в глаза два момента: во-первых, глубина унижения, сопряженного с отказом от дуэли, во-вторых, наличие у Сильвио сверхидеи, которая и помогла ему пройти сквозь унижения. У Онегина такой сверхидеи не было. Сама по себе «пружина чести» нимало не предосудительна.
Надо признать, что мысль Онегина — по привычке — просто ленива, герою (исключая этап увлечения «наукой страсти нежной») не свойственна быстрота реакции. Дуэль отнюдь не была фатально неизбежной. Сам Онегин отдает себе отчет в том, что «мог бы чувства обнаружить, / А не щетиниться, как зверь», что «должен был обезоружить / Младое сердце». И Ленский не исключал отказа Онегина от дуэли: «Он всё боялся, чтоб проказник / Не отшутился как-нибудь, / Уловку выдумав и грудь / Отворотив от пистолета». Даже когда дуэлянты сошлись за мельницей, альтернатива еще была: «Не засмеяться ль им, пока / Не обагрилась их рука, / Не разойтись ли полюбовно?..» Именно потому, что Онегин мог бы не убивать Ленского, но убил, Пушкин и назовет его «убийцей».
Онегин свое невольное преступление переживает очень тяжко. Растревоженная совесть гонит его из деревни.