Неожиданно мать!

— Мол-чи! Даже не начинай! И не спускайся!

Роман нахмурился, покачал головой, но увы. Мотя даже ногой топнула.

— Соня! — велела она. — Сделай приглушенный свет!

— Делаю приглушенный свет, — ответила Соня-Умный Дом.

— А можно фонарики?

— Включить гирлянду?

— Давай!

На одной из стен действительно висела гирлянда-шторка, недоработанная идея, которую Роман так и не протестировал.

Мотя стала вертеться, чтобы рассмотреть чудо техники и кивнула, оценив.

— Прикольно…

В свете гирлянды и уже совсем не романтического рассвета, она казалась куском сна. Такая белокурая феечка дебоша, которая приходит и все переворачивает с ног на голову.

— Рома! — он прокашлялся, в очередной раз неадекватно дернувшись на этот голос и собственное имя. — Я буду тебе петь серенаду под балконом!

— Чего?

— Ничего! Вас не дождешься, мужиков! — она кивнула. — А я тебе говорила… ты от меня, — ткнула в него пальцем. — Никуда не денешься! И только не говори, что не скучал, я… знаю тебя! Ясно?

— Знаешь…

— Мол-чи! Иначе мы с тобой каши не сварим!

Она хитро улыбнулась, и Роман не смог не улыбнуться в ответ. Сумасшедшая, самоуверенная, наглая девчонка, которая решила, что все сама может сделать и разрешения на вторжение не спросила.

Он кивнул, спустился на три ступеньки и сел, чтобы удобнее было слушать пьяную серенаду.

И ведь самое безумное, что с утра ей не будет стыдно.

И… Константин берет гитару…

Мотя и правда достала гитару, выкрашенную в ужасный розовый цвет, с кучей каких-то наклеек. Ну просто девочка-рок.

We'd be so less fragile
If we're made from metal
And our hearts from iron
And our minds from steel
And if we built an army
Full of tender bodies
Could we love each other?
Would we stop to feel?

В ее песне не было ни смысла, ни надрыва. Роман ждал, что это будет какая-то баллада-признание или вроде того. Или старый красивый романс. Или что-то вроде милой колыбельной, которая по сути оказалась вообще никакой не колыбельной, а арией из мюзикла «Норд-Ост». Но Мотя пела странную, медленную песню, без завываний и сложных нот. Просто строчки, и даже перевод их был не нужен.

Мотя улыбалась, пока пела, и не смотрела на свою гитару, да и на Романа не смотрела. Она трогательно отводила взгляд, а потом и вовсе закрыла глаза.

И Роман закрыл.

Чтобы набраться сил и признать уже, что никуда ему от нее, кажется, не деться.

Уже с минуту, как повисла тишина.

Рассвет разлился синим туманом по комнате, Соня включила какой-то плей-лист по просьбе Моти, а та прошла к лестнице, поднялась и упала на ступеньку рядом с Романом.

Гитара осталась на полу.

Пальцы соприкоснулись, переплелись.

Макушки столкнулись.

— Ты пьяна?

— Очень. Всю дорогу в машине Олега пила глинтвейн из термокружки… И выбирала песню. Потом психанула и выбрала эту.

— Хорошая.

— Обычная.

— У тебя обычного не бывает. В тебе все… необычное.

— А ты сухарь. Безликий, — фыркнула Мотя.

— И это твое признание? — он повернулся к ней и легко поцеловал в макушку.

— А с чего ты взял, что я за этим пришла? Я пришла… я тебя ругать пришла. И спеть серенаду. И серенаду я допела.

Она тоже развернулась и ударила себя по коленям.

— Я вообще тебя не знаю… Я вся на ладони, а ты сухарь! Ужасный… Прям ужасный!

— Тогда зачем я тебе?

— Из вредности.

— Ну хоть так… Что еще?

— Ты… выгнал меня! Не разобравшись! Так не пойдет, парень. Я сначала подумала, что это логично, а теперь… это нифига не логично! Ты обалдел? Что за игры? Предали его, ага, щас! Прям какой лакомый кусочек, зла не хватает! Да кому ты, кроме мамки своей, нужен? — она фыркнула, а потом сама захохотала. — Ну и меня. Но это уже другая история.

— Что-то еще? — в очередной раз восхищенный и сраженный, спросил Роман.

— Мне просто нравится, что я нравлюсь тебе… Как будто мне кажется, что я такая одна для тебя. Это нормальная тема?

— Ненормальная, продолжай.

— Ты говоришь всякие неприятные вещи.

— Да что ты?

— И это меня не ранит, а заставляет злиться… А это разные вещи, между прочим!

— Ага. И что?

— И мне нравится, что у нас есть Серега… Никогда не думала, что смогу испытывать нежные чувства к тому, что… с кем-то что-то делю. Он же в какой-то степени наш? Это же не обсуждается?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что… у тебя выбора нет. Мы тебе нужны! Ты без нас зачахнешь, как фикус без воды.

— А раньше как жил?

— По-дурацки, — решительно заявила она и улыбнулась. — Мне, в конце концов, потребовалось всего три дня, верно?..

— На что?

— Чтобы ты сейчас так на меня смотрел…

Она говорила честно. Она видела в его взгляде столько, что не поверила бы теперь ни единому слову.

А еще она его стала лучше видеть. Безликое лицо, не имеющее до этого никаких определенных черт, вдруг стало обретать черты, краски, текстуру, как оцветненная фотография.

Как выкрученная на максимум яркость кадра.