— Да, конечно, — она покачала головой и нахмурилась. — Понимаешь… Они простые. Выглядят очень странно, но это не так. Мама простая училка, она так себя называет: училка, преподка. Ей просто нравится быть до безумия яркой. А папа — программист. Не современный и богатый, а вот из тех старых программистов, которые в компьютерных клубах работали. Они сейчас все между собой обсудят и я тебя уверяю… завтра уже будут у нас с тортиком. Мама слишком любит странные истории и разъезжать по гостям!
— Они милые. И ваша квартира очень уютная.
— Ты думал там героиновый притон?
— Честно? Примерно!
Оба засмеялись, и Серега тут же открыл рот.
Он не умел хохотать, как Гордей или Гриша, но искренне пытался.
Серега за эти несколько месяцев определился, кто он по жизни.
Валенок! Вот именно простой русский валенок с простым русским именем. Все эти Гордеи и Григории — это что-то сложное и умное, а вот Серега — он Серега. Мужик! Настоящий.
Серега не претендовал на «самого красивого» ребенка. И не собирался становиться «Самым умным». Не радовал переворотами, ползаньем, попытками сесть. Хорошо питался и уверенно набирал в весе. Заслуживал похвалу от педиатра на участке и достойно выдерживал все прогулки с суровым уверенным лицом.
Надо гулять? Будем гулять! Только бутылку мне и подбородки поудобнее разложите по плечам, а то у меня их три — сам не справлюсь.
Серега — скала! Гарант!
А все эти Гриши и Гордеи так, карапузы.
И, выйдя от родителей, Мотя страшно гордилась
— Ну что? Легче стало?
— Стало…
— Теперь к моим?
— Я не уверена, что… Валерия Сергеевна звала? — Мотя закусила с обратной стороны щеку и зависла, будто процесс установки автолюльки на заднее сиденье был страшно интересным.
— Ну она всегда зовет, ты же знаешь. Только нам нужно ей признаться, что мы без ее ведома поженились, а так ничего.
— Страшно мне… может один стресс в день, а?
— Поехали уже! Давай разом все решим и больше не будем вату катать.
— Ладно. Поехали, — вздохнула Мотя. — И больше их никто не видел живыми…
Эпилог. Эпилог. Эпилог
— Эй! — крик прямо в ухо. — Э-эй!
— Что?
— ЭЙ!
— Да что, блин!
— Пошли!
— Нет.
— Пошли!
— Нет!
— Р-Р-Р-Р!
— Р-р-р!
— Твою мать! Мотя, за что тебя мне послали!? Что я такого страшного совершил! — рык разносится по пляжу, так что даже не понимающие по-русски турки, оборачиваются.
— Ну пошли-и! — воет она. — Мы хотим фрэш, но не хотим од…
— Я. Останусь. Сторожить. Вещи! Мы не потащим все вещи…
— ПОШЛИ! — она злая, грозная и невыносимая.
Топает ногой и подбоченивается.
Мотя стоит напротив огромного жаркого солнца, уже закатно-печального. Ее светлые, выгоревшие кудри подсвечены так, будто вокруг головы нимб. Лучи обнимают ноги и тонкую талию. Линию рук.
— Ты почему такая невозможная?
— Потому что другой быть не могло, — шепчет она, склоняется над шезлонгом и целует меня в лоб, на секунду задержавшись.
Лоб соленый от моря, а ее губы прохладные от ледяного коктейля. Она что-то ждет, думает. Может решила, что можно остаться?
— Пошли, — шепчет очень тихо и интимно. Будто зовет в спальню, а не в бар.
— Ты не отстанешь?
— Не-а, — коварная улыбка на губах, красноречивее любых слов.