Неотвратимость

— По пьянке вышло… Эх, неохота и вспоминать.

— Но все же вспомните, пожалуйста. Так за что?

— Там строгости, гражданин следователь, там следили — будь здоров! Чуть какая малость, так за шкирку и в НТК.

— Это где такие ужасы? В каком городе?

— Да есть такой городишко, название вроде рыбного. Или лошадиного. А, Седлецк! Вспомнил,

— Худо у вас с памятью, Саманюк. Так за что вернули с «химии»?

— Говорю, по пьянке. С получки выпили с корешем, уснули на вокзале. Просыпаемся вечером. Башка трещит, время позднее, в общежитие на поверку надо, там у нас строго. Что делать? Ну, поперлись домой. Мимо гаража идем, кореш и говорит: давай, говорит, возьмем машину для скорости, чего пехом эку даль топать. Конечно, не вполне трезвые были. Вот, с гаража сдернули мы серьгу… то есть замочек сняли, «газик» завели и поехали. Ну, думаем, теперь порядок, успеем к поверке. Улицы три-четыре проехали — бац, бензин кончился. Н-не повезло! Так и ушли в общежитие пёхом. Думали — сойдет. Оно и сошло бы, да нас сторож у магазина приметил. Я ж говорю, за ерунду пострадал.

— Вашего соучастника как фамилия?

— Не помню. Вы правильно заметили, память у меня паршивая. Звать Федькой, а фамилия мне ни к чему…

7,

Пятого мая Загаев приехал в северную исправительно-трудовую колонию. Два дня изучал дела, беседовал с оперуполномоченным, начальником отряда. Оказалось, что в этой же колонии отбывал в свое время срок и Машихин-Чирьев. Здесь же досиживает «кореш» Саманюка по угону машины, некий вор Фаат Габдрахманов. Русские уголовники зовут его Федькой. Срок у него пять лет. По словам начальника отряда, Габдрахманов преступник закоренелый, в обращении резок, нарушает режим, завистлив, характер неуравновешенный.

— Вечно он чем-нибудь недоволен, всюду мерещится несправедливость. Повара кроет — мяса ему в суп мало положили, другим больше. Бригадира — дешево ему смену расценили, другие деньги гребут. На завхоза рычит, почему заставляет в бараке уборку делать, когда другие «койки давят».

— Что с «химии» несправедливо вернули, не жалуется?

— Нет, не слышал.

— Он где сейчас?

— На работе. Только что мастер звонил — курит Габдрахманов в неположенном месте, грубит.

— Кстати закурил. Вызовите его к оперуполномоченному для беседы о нарушениях.

Габдрахманов имел вид человека, которого побеспокоили по пустякам, и он сейчас выругается и уйдет. Встал боком, держась за ручку двери. Сказал: «Вызывали?»— и глянул исподлобья. Велели сесть — не сел, а присел на стул: дескать, говори, говори, начальник, да я пойду.

— Габдрахманов, вы часто нарушаете режим, грубите. Курите вот в неположенном месте.

Глядит на «опера» выжидающе: ну, чего дальше? Голова у Габдрахманова круглая, серая от короткой стрижки, лоб широкий, низкий. Глазки маленькие, колючие, неприступные.

— Как же так? — говорит оперуполномоченный с привычной, по инструкции, задушевностью. — Нарушать режим никому не дозволено.

Молчит, глядит: ну нарушаю, и что? Срок кончится — все равно отпустите и с нарушениями.

— Вам, Габдрахманов, предоставлена возможность честным трудом и поведением искупить вину, — скучновато внушает «опер», — а вы ведете себя вызывающе. Так нельзя. Другие соблюдают режим, честно трудятся…

— Другие больше нарушают, да их не видят! Габдрахманов, Габдрахманов, всегда один Габдрахманов, а другим можно, да?!

— Кто другие, например, нарушают?

— Не знаю, вы глядите — кто, вы на то поставлены.

— Вам оказали доверие, направили на стройку народного хозяйства. Вы доверия не оправдали. Как же так, а? Почему, находясь на стройке, допустили новое нарушение?

— Ничего не допускал, другие больше…

— Не о других, а о вас разговор. Вот расскажите, почему вас вернули в колонию?

— Почему, почему… Пьяный был, машину брал…

— Точнее сказать, угнали чужую машину. С какой целью?

— Ни с какой ни с целью… Говорю, пьяный был, на вокзале спал. Проснулся, гляжу — время много, на поверку бежать надо. С вокзала выходил, машину брал…

Габдрахманов смотрит на дверь: и чего начальник тут держит, «резину тянет»?..

— Сколько вас было, когда машину угоняли?

— Сколько, сколько… Ну, двое.

— Кто еще?

— Мишка. Фамилию не знаю.

— Саманюк?

— Не знаю.

Загаев разложил на столе четыре фотографии.

— Посмотрите, Габдрахманов, кто из них ваш соучастник?

Габдрахманов что-то заподозрил. Перестал торопиться, переключился на «ленивое равнодушие», вытянул шею к фотографиям.

— Вот, наверно.

— Как — наверно? Узнаете соучастника или нет?

— Ну, он. Дальше чего?

— Дальше вы сами расскажите.

— Про чего?

Загаев перебирал бумаги в папке, с вопросами медлил. Габдрахманов еще раз, повнимательнее пригляделся к снимку. Мишка Саманюк на фотке глядит фраером, в костюмчике, при галстучке, морда сытая, довольная. Габдрахманов засопел, толстым пальцем отодвинул снимок. В обезьяньих глазках — зависть.

Загаев нашел в папке нужный лист и снова завел разговор с осужденным. На допрос это не походило.

— Я следователь из Харьковской областной прокуратуры, моя фамилия Загаев.

Осужденный пожал плечами: мол, мне-то что.