Неопубликованное предисловие к "Запискам уцелевшего"

Обслуживала их молодая пара: Михаил Миронович и Пелагея Трофимовна Крючковы, а тогда просто Миша и Поля; он — повар и лакей, она — горничная и экономка. Они потом служили у старших Голицыных до самой революции, а тогда были единственные, с кем моя мать не чувствовала себя одинокой в отсутствие своего мужа.

Пелагея Трофимовна вела свое хозяйство: принимала продукты, производившиеся в имении, солила капусту, огурцы и грибы, надзирая за птичницей, прачкой и уж не знаю, за кем еще, а Михаил Миронович, учившийся кулинарному искусству в Москве, наверное, и в годы молодости был мастером.

После Рождества на святки, как тогда назывались зимние каникулы, в Бучалки приезжали братья моей матери — шумные и веселые студенты, приезжали более сдержанные братья, а также их друг Александр — Альда Давыдов, приезжали сестры моей матери — Маша и Катя. Начиналось безудержное веселье, катанье с гор и на тройках, охота на зайцев, игры на морозе.

Все они очень любили приезжать в Бучалки, где не было строгих старших, а были только милые и ими любимые Миша и Анночка. И молодые хозяева радовались молодым гостям, старались, чтобы всем было весело, а угощение вкусным. Именно в Бучалках младшая сестра моей матери Екатерина и ее троюродный брат Александр Васильевич Давыдов стали женихом и невестой.

А в день Крещения подавалось несколько саней-розвальней, и все уезжали на станцию Клекотки. И опять устанавливалась тишина...

Отец был очень увлечен своими общественными делами, которые отнимали много времени, но не давали ему ни копейки. В своих воспоминаниях он описывает такой эпизод: в Тульскую губернию прибыл в отдельном вагоне некий важный петербургский чиновник Клопов с поручением Столыпина ознакомиться с жизнью и нуждами на местах. На станции Узловая Клопов созвал совещание Тульских земцев. Был приглашен и мой отец. В вагоне стояла духота, и совещание провели, сидя на ближайшем штабеле бревен. Мой отец выступил с горячей речью, которая произвела впечатление на Клопова. Через некоторое время отец получил приглашение в Петербург, чтобы участвовать в какой-то комиссии. Перед ним открывалась возможность поступить на государственную службу, сразу занять ответственную должность. А он, ссылаясь на предстоящий в Епифани призыв новобранцев, ехать отказался — так ему претило стать чиновником...

Судя по воспоминаниям моего отца, он, не забывая об интересах помещиков, заботился прежде всего о нуждах крестьян, хлопотал об открытии школ, больниц, о ремонте и строительстве мостов, председательствовал на различных собраниях и заседаниях. Для всего этого требовалось писать разные бумаги и составлять разные, со многими цифрами, с подбивкой итогов, отчеты. Я видел за его подписью целую напечатанную в типографии книжечку в двадцать страниц; в этой канцелярщине моя мать служила ему верной помощницей.

В те бесконечно счастливые дни, когда мой отец оставался дома, он, по примеру тестя, читал вслух моей матери, а она слушала, занимаясь каким-нибудь рукоделием. Днем, случалось, они уезжали на маленьких санках вдвоем просто кататься по Бучалковским окрестностям.

3

Расскажу о соседних помещиках.

О Писаревых и Раевских я уже упоминал. Всего в семи верстах от Бучалок в селе Молоденки в старинном с колоннами доме жили Самарины.

Петр Федорович Самарин — младший брат славянофила — был дальним родственником моей матери через Нелединского-Мелецкого, а его жена Александра Павловна, иначе тетя Лина, урожденная Евреинова, приходилась двоюродной сестрой дедушке Сергею Алексеевичу Лопухину.

Родители мне рассказывали, какая это была хорошая пара! Бездетные, они отличались особенным гостеприимством, постоянно у них гостили многочисленные родственники, они очень любили кому-либо помогать. Так, моей матери перед свадьбой подарили серебро — всего по дюжине — ножи, вилки, ложки — столовые, десертные и чайные. Старшую свою дочь мои родители назвали Александрой в честь бабушки Александры Павловны Лопухиной, но сокращенно ее звали Линой по имени щедрой тетушки.

Все у Самариных — обстановка, мебель, лошади — было самое простое и одновременно добротное. И с крестьянами — бывшими крепостными — у них сложились самые простые, поистине патриархальные отношения. Они были в курсе дел каждой крестьянской семьи, крестили их детей, мирили поссорившихся, если у кого околевала корова или лошадь, они заменяли на другую из господской конюшни или скотного двора. Крестьяне в них, что называется, души не чаяли. В начале нашего века оба они умерли. Их наследники, племянники — и без того богатые землевладельцы — не стали возиться с лишним имением и через какое-то время его продали князю Алексею Александровичу Оболенскому, тоже потомку Нелединского-Мелецкого, и его жене Любови Петровне, урожденной Трубецкой, дочери князя Петра Николаевича, того, который был убит своим племянником Кристи.