Читаем Неон, она и не он полностью

Они покинули компанию осенних фонарей под ясным черным небом, вошли в гулкий подъезд и притихли перед лицом красноречивых обстоятельств. Попав на пятый этаж, они проникли в ее квартиру и замуровали себя металлической дверью. Он помог ей снять пальто и снял куртку.

– Это моя кошка Катька, – сказала она, махнув рукой в сторону кошки, что возникла перед ними, щуря сонные глаза. – Вот вам тапочки.

– Ах, какая чудная кошечка! – присев перед кошкой, откликнулся он, пряча смущение за радушным тоном. Должен ли он снять пиджак? Не услышав приглашения, он остался в нем.

Под ее громкие деловые реплики они пошли осматривать квартиру, которая оказалась весьма недурна. Она так подробно расписывала расположение и набор удобств своей жилплощади, как будто он явился по объявлению, чтобы снять ее. Миновав среди прочих одну из комнат, она махнула в ее сторону рукой и сказала:

– Здесь у меня спальная. Извините, не показываю – там бардак!

Он с замиранием вообразил мятую постель и брошенное на нее нижнее белье, пахнущее ее телом, и даже вообразил полное флаконов, спреев и тюбиков трюмо с зеркалом, как у матери. В гостиной он заметил на стене большую фотографию, на которой ее обнимал красивый мужчина. Касаясь головами, оба беззаботно и радостно смеялись. Он испытал ощутимый укол ревности и, вежливо улыбаясь, похвалил:

– Замечательная квартира, просто замечательная!

Потом они устроились на кухне, и она принялась собирать на стол. Он сидел, комкая руки и не зная, о чем говорить: небывалая робость одолела его. Заметив телевизор, он спросил, можно ли его включить – там сейчас должны быть новости.

– Вот вам лентяйка, ищите! – сухо сказала она и положила перед ним пульт.

Он включил телевизор и добавил звук. Иначе, казалось ему, она услышит набат его сердца. Кроме того, нехитрая правда, что струилась с экрана, могла дать повод для остроумных реплик. Мужское молчание и говорливость – две крайности, и обе подозрительные.

Она двигалась по кухне, открывала дверцы, выдвигала ящики и звенела посудой, незаметно поглядывая на него. Оставаясь в джинсах и застегнутой кофте, не позволявшей пуговицам, кроме верхней никаких вольностей, она тем самым как бы давала понять, что хоть и уступила еще на вершок, но обоюдная сдержанность по-прежнему их рулевой. Намек, конечно, прозрачный, но излишний – он со своей стороны не смел и мысли допустить о чем-то большем, чем стесненное чаепитие. Она вежливо поинтересовалась, какой чай и с чем он желает, тем же тоном поведала о своих вкусах и, закончив накрывать на стол, уселась напротив:

– Прошу, угощайтесь!

Они принялись за чай, и он спросил, что она делает завтра и не желает ли побывать у него в гостях. Он познакомил бы ее с матерью, которая этого очень хочет, и приготовил бы для нее что-нибудь вкусное.

– Не знаю, посмотрим. В принципе, завтра я свободна…

Он рылся в голове, отыскивая там веселую историю, которой мог бы прогнать стеснение. «Это я уже рассказывал, это неприлично, это пошло, это гадость, это не для женских ушей…». Его красноречие сменилось косноязычием, она же со своей стороны не делала ничего, чтобы облегчить его участь. Разговор не клеился, и, растянув неловкость на час, они отправились в прихожую прощаться, так и не решившись назвать вещи своими именами. Он надел куртку и стоял спиной к двери, глядя на хозяйку.

– Спасибо за содержательный вечер… – начала она не без иронии, и тут он вдруг сделал шаг и приблизился к ней лицом с ясным и дерзким намерением.

Она застыла и закрыла глаза.

– Наташа… – выдохнул он и коснулся ее губ.

Уклоняться она не стала. Новые губы – новые паруса, новое плаванье…

<p>38</p>

Он не набросился на нее, что было бы вполне естественно для спущенного с цепи кобеля, а осторожно взял ее за плечи и чуткими мягкими губами принялся изучать ее лицо. Он прикасался к ее коже ровно настолько, чтобы прикосновение было ощутимым и, задержав его, так же тихо отступал, унося с собой нежный жар дыхания. Затем возвращался к ее губам и начинал любовную молитву с новой строки. То, что он делал, можно было назвать пароксизмом обожания, воспалением страсти, инъекцией любовной инфекции. Она стояла, опустив руки, закрыв глаза и едва дыша. Он отстранился от нее. Она, следуя ритму его поцелуев и обнаружив вдруг, что этот ритм нарушен, открыла глаза. Он с восторгом смотрел на нее.

– Наташенька! – тихо проговорил он. – Ты не представляешь, как я тебя люблю!

Она снова закрыла глаза. Кошка Катька подошла к ним и уселась, глядя на них немигающим взглядом. В кухне бормотал телевизор. Он снова оторвался от нее и почти шепотом спросил:

– Можно я останусь?

– Можно… – так же тихо ответила она, освободилась и отступила, позволяя ему раздеться.

– Можно я сниму пиджак? – спросил он с мальчишеской робостью.

– Можно! – разрешила она, едва сдерживая улыбку.

Он подошел к ней и взял за руку, не сводя с нее глаз:

– Наташенька…

– Да…

– Я никогда не позволю себе того, чего ты не хочешь… Скажи мне, что я должен делать…

– Иди в ванную, там есть халат…

Халат достался ей от Феноменко.

Перейти на страницу:

Все книги серии Трилогия [Александр Солин]

Неон, она и не он
Неон, она и не он

Это роман для женщин и небольшого числа мужчин, а также избранных читателей особого рода, понимающих толк в самодостаточном перезвоне словесных бус, которыми автор в соответствии со своими вкусами попытался украсить незатейливое пространство романа. Хотелось бы, однако, надеяться, что все читатели, независимо от их предпочтений, будут снисходительны к автору – хотя бы за его стремление нарастить на скелете сюжета упругие метафорические мышцы, чьей игрой он рассчитывал оживить сухую кожу повествования. Автор придерживается того заблуждения, что если задача скульптора и поэта – отсечь от материала лишнее, то в прозе должно быть наоборот: чем больше автор добудет словесного мрамора, тем лучше, и пусть читатель сам отсекает все лишнее.Следует также предупредить, что роман этот не о любви, а о ее клинических проявлениях, о ее призраке и погоне за ним по той сильно пересеченной местности, которой является современный мир, о той игре чувств, что, разгораясь подобно неоновым фонарям, своими причудливыми переливами и оттенками обязаны, главным образом, неисправимому подземному электричеству российских общественных недр. Автор исходит из того факта, что любовь на необитаемом острове совсем не та, что на обитаемом, тем более если этот остров – Россия. Именно поэтому так любопытна для нас та густая, нелепая тень, которую страна отбрасывает, если можно так выразиться, сама на себя, принуждая ее жителей из числа теплолюбивых искать, как это издавна у нас принято, другие звезды, иные небеса.Возможно, кто-то упрекнет автора в излишнем внимании к эротическому опыту героев. Надеемся все же, что наше описание этого фундаментального аспекта межполовых отношений, без которого они также пресны, как и безжизненны, скорее чопорное, чем развязное и что неправы будут те, кому вдруг покажется, что чем дальше мы суем нос в нашу историю, тем больше она напоминает прием у сексопатолога.

Александр Матвеевич Солин , Александр Солин , Солин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Вернуть Онегина
Вернуть Онегина

Перед вами карманный роман, числом страниц и персонажей схожий с затяжным рассказом, а краткостью и неряшливостью изложения напоминающий вольный дайджест памяти. Сюжет, герои, их мысли и чувства, составляющие его начинку, не претендуют на оригинальность и не превосходят читательского опыта, а потому могут родить недоумение по поводу того, что автор в наше просвещенное время хотел им сказать. Может, желал таким запоздалым, мстительным и беспомощным образом свести счеты с судьбой за ее высокомерие и коварство? Или, может, поздними неумелыми усилиями пытался вправить застарелый душевный вывих? А, может, намеревался примириться с миром, к которому не сумел приладить свою гуманитарную ипостась?Ни первое, ни второе, ни третье. Все, что автор хотел – это высадить в оранжерее своей фантазии семена, которые, без сомнения, таятся в каждой человеческой судьбе, и, ухаживая за ними по мере сил и способностей, наблюдать, как прорастает, крепнет и распускается бесплотное, умозрительное древо страстей и событий (то самое, из которого иногда добывают художественную целлюлозу) с тем, чтобы под его скромной сенью предложить блюдо, приготовленное из его горьковатых и жестковатых плодов. Возможно, стремясь сделать блюдо аппетитным, автор перемудрил со специями, а потому заранее просит уважаемых читателей быть снисходительными и милосердными к его ботаническим и кулинарным стараниям.

Александр Матвеевич Солин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги