Неон, она и не он

Так внезапно и с размахом Наташа вернулась к жизни. Ее возвращение и вправду оказалось увлекательным. Феноменко, надо признать, недаром числился в юридических элитах – дело свое он знал, а оно его боялось. С его чутьем и хваткой бесполезно было соперничать. Его виртуозным приемам пытались следовать, но только затем, чтобы испытать бессильную зависть. Он был многолик и умел предстать перед собеседником в том образе, в котором его желали видеть – качество, совершенно необходимое хорошему политику, актеру и юристу. Обмануть его было невозможно, удивить – нереально. К людям бесполезным он относился равнодушно и невежливо. То, чего Наташа достигала красотой и сердечностью, он, обладатель плоского невыразительного лица, добивался изворотливым умом и хирургической точностью манер. Его коротышка-нос сразу учуял, какой дуэт они могли бы составить.

Завлекая ее на липкую ленту соучастия, Феноменко умно и методично открывал перед ней простор своих интересов. Он стал возить ее на мероприятия презентабельного характера, приучая нужную публику видеть ее рядом с собой. Она не отказывалась – его соседство отвечало ее интересам. С волками жить – по-волчьи выть, решила она, не задумываясь на первых порах, что для того, чтобы стать волчицей, придется не только выть, но и жить с ним. Заботясь о ее развитии, он поручал своей прекрасной ученице запутанные дела, и от этого ей приходилось много времени проводить у него в бюро, каким, возможно, и был его дальний умысел. Он, не скупясь, делился с «Юстинианой» новыми клиентами, принимая на себя ответственность за результаты работы. Это было щедро и благородно. Стоит ли говорить, что Наташино благосостояние от его щедрот резко улучшилось, отчего она позволила себе через полгода обставить квартиру и купить «Туарег». Она так радовалась своей роскошной, лакированной словно рояль игрушке, что когда Феноменко поздравил ее с достойным ее красоты и положения приобретением, она в ответ порывисто и расчетливо поцеловала его в щеку. Феноменко растрогался и смутился, что уже само по себе было необычно.

Надо отдать ему должное – гусарские замашки, с помощью которых, как ей показалось вначале, он собирался ее домогаться, при ближайшем знакомстве не разрослись, а напротив, стушевались. Прошедшие полгода он вел себя терпеливо и сдержанно, выбрав в качестве защиты от самого себя роль мудрого, заботливого шефа. Что ж, в ее поцелуе он мог увидеть первую награду своему смиренному терпению.

С некоторых пор Наташа не обманывалась насчет способа предстоящей благодарности. Когда она однажды впервые об этом подумала, то испугалась. Но не того, куда завела ее неразумная благосклонность, а того равнодушия, с которым она встретила эту мысль. Словно все уже было решено, и осталось только выбрать время и место, чтобы переспать с ним всем назло. Могла ли она этого избежать? Могла, но… не хотела. И в этом была странность ее нового самоуничижительного состояния. То, что он был женат, ее нисколько не смущало. Неужели горе, поразившее ее душу, сделало ее бесчувственной и циничной?

26

В феврале две тысячи пятого он пригласил ее с собой в Париж, где располагалась штаб-квартира ассоциации. Приняв приглашение, она за неделю до отъезда начала принимать противозачаточные таблетки, и завывающим морозным утром отправилась с ним туда, чтобы расплатиться по счетам.

Они остановились в отеле «Бальзак», расположенном в весьма выгодном с точки зрения пошлых восторгов месте. Тут тебе и Елисейские поля, и Триумфальная арка. В другое время и при других обстоятельствах она, возможно, была бы в восторге. В холле, перед тем как зарегистрироваться, он предупредил извиняющимся тоном:

«Наталья Николаевна, у нас один номер, но комнаты смежные. Надеюсь, вы простите мне мою вольность…»

Она, естественно, простила.

Это было ее второе посещение второго по вечности города. Пасмурный и озябший, он вполне соответствовал ее предпродажному состоянию. Ни теплый прием коллег («Алекс, почему вы прятали от нас такое сокровище?»), ни шумное размалеванное варьете «Мулен руж», ни неоновая феерия молодящихся фасадов, ни жадные взгляды местных, похожих на Мишку узкоплечих жеребцов, ни лихорадочная доза «Шато Марго» 1999 года, ни старательные ухаживания самого Феноменко, чья чуткость росла по мере приближения ночи, не могли ослабить в ней напряженного ожидания грядущего позора. Когда в полночь они вернулись в отель, она чувствовала себя пьяной развратной девкой.

Поднялись в номер и разошлись по комнатам, не пожелав друг другу спокойной ночи. Чтобы избавить себя от пошлой процедуры раздевания она голой залезла под одеяло и лежала, подрагивая в ожидании его появления. Наконец разделяющая их дверь приоткрылась и оттуда показалась его голова:

«К вам можно, Наталья Николаевна?»

«Да…» – ответила она, чувствуя, как споткнулось сердце.

В халате до колен, тускло отсвечивая толстыми голыми икрами, он прошел на середину комнаты и остановился:

«Я пришел сказать вам спокойной ночи…»

«Только выключи, пожалуйста, свет…» – ответила она и закрыла глаза.

«Весь?» – спросил он.

«Весь…»