Неон, она и не он

…Под ироничными взглядами матери он протянул еще три дня, пока нерадивое время делало вид, что работает на него. Он звонил ей по три раза на дню, предаваясь иллюзии примирения и приписывая ее голосу стабильные признаки потепления.

– Чем ты сейчас занимаешься? – спрашивал он, жадно прицениваясь к тому, насколько охотно и подробно она отвечает. Она отвечала осторожно, без лишнего чувства, не вдаваясь в подробности, словом, прохладно, что было очевидно бы каждому, кроме него. К концу седьмого дня она, наконец, объявила, что прилетает на следующий день вечером и сообщила номер рейса.

Он приехал в аэропорт за час до прибытия и слонялся на втором этаже с букетом роз, рассматривая пассажиров из очереди на отправление. Приметные персонажи провинциальной России, упрощенным стилем своим, как фальшивым звуком выбивающиеся из сыгранного оркестра мегамоды, попадались ему на глаза.

«В столице можно встретить хорошо одетых людей, в провинции попадаются люди с характером» – вспомнил он Стендаля, вглядываясь в пергамент лиц с чертами твердого, крупного тиснения. Ни одна девица из тех, что здесь присутствовали, с НЕЙ и близко не могла сравниться.

Объявили ее самолет, и он заторопился вниз. В зале прибытия он расположился на изрядном расстоянии от того мраморного окошка, из которого ему, как из пункта потерянных вещей, должны были ее вернуть. Энергичный сердечный монолог пробился к нему из груди. Он нервно расхаживал за чужими спинами, заглядывая в облицованную нетерпением пещеру, откуда она должна была возникнуть. Встречающие потянулись к телефонам. Он тоже захотел, было, позвонить и сказать, что он здесь, но передумал.

Минут через двадцать из проема в стене суетливо выступили первые пассажиры из породы тех, что всегда спешат. Встречающие качнулись в их сторону. Он, волнуясь и вытягивая шею, стал пробираться вперед. Прибывших быстро разобрали, и образовалась пауза. Теперь он находился рядом с выходом и мог заметить ее появление издалека. Прошло еще несколько томительных минут, появилась новая партия, и он, наконец, увидел ее.

Она шла навстречу его судьбе, как по подиуму – укладывая в ниточку следы, прижимая локоток одной руки к перекинутой через плечо сумочке и без особого напряжения удерживая в другой руке большую сумку. Расстегнутое темно-синее пальто ее открывало плавную работу обтянутых джинсами стройных длинных ног и позволяло видеть ее любимый серый свитер с шалевым воротником. На голове маленькая вязаная шапочка, волосы рассыпаны по плечам. Она заметила его, улыбнулась и отвела глаза. Когда они сошлись, он тут же отнял у нее сумку, неловко вручил цветы и потянулся к ней губами. Она подставила щеку. Оказалось, что кроме сумки другого багажа у нее нет, и они налегке направились на выход. До самой машины они молчали. Когда поехали, он разговорился. Она сдержанно отвечала. Казалось, они заново знакомились. Он между прочим сообщил, что провел пять дней за городом и в одиночку выпил три литра виски.

– Зачем? – равнодушно спросила она.

– Скучал… – небрежно ответил он.

– Странный способ скучать, – покосилась она на него.

Он замолчал и прибавил звук приемника – там страдал Элтон Джон, не зная, как попросить у нее прощения. Сам он знал, но для этого ему надо было смотреть ей в глаза. Когда приехали, он достал из багажника сумку и большой пакет.

– Что это? – спросила она в лифте, указав на пакет.

– Продукты тебе на первое время…

Вошли в прихожую. Он поставил сумку и пакет и помог ей снять пальто. Из гостиной прибежала заспанная кошка. Наташа присела и потянулась, чтобы ее погладить.

– Катюша, милая, как ты тут без меня? – сердечным, заботливым тоном, которого ему так не хватало, обратилась она к ней. Затем встала и направилась в ванную. Он, переминаясь, остался стоять в прихожей. Она появилась, с удивлением на него взглянула и спросила:

– Ты что, куда-то спешишь?

– Нет…

– Тогда почему не раздеваешься?

– А что, можно? – спросил он.

– Ну, Дима! – взглянула она на него, как на безнадежно больного. – Иди мой руки и садись пить чай! Может, ты хочешь поесть?

– Нет, спасибо, а если ты хочешь – я что-нибудь приготовлю! – оживился он.

– Кстати, я купил твои любимые пирожные!

– Тогда будем пить чай.

Когда уселись, он положил руки на стол и, умоляюще глядя на нее, попросил:

– Наташенька, прости меня, ради бога! Я даже оправдываться не хочу. Скажу только, что мне без тебя…

Он замолк, подыскивая слова повесомее. Она молча ждала.

– …В общем, без тебя мне не жить! – закончил он, улыбаясь мучительно и растерянно. Она пронзительно взглянула ему в глаза, а затем скользнула по столу руками навстречу его рукам, и они встретились посередине, как раз возле блюда с запеченными в лунный свет миндальными пирожными.

– Противный мальчишка! – сказала она, сдерживая чувства и наблюдая, как неоновая влага застилает его глаза.

– Я люблю тебя, Наташенька! – торопливо пробормотал он. Затем вдруг отпустил ее руки и вскочил, словно вспомнив о чем-то: – Подожди!