— Вряд ли это можно назвать райским уголком.
— Что ты имеешь в виду?
— Это поместье площадью десять тысяч квадратных футов на шести акрах.
Мои губы приоткрываются, но у меня не получается даже пикнуть.
Он улыбается, видя мое потрясение.
— Еще есть пляж. Собственная вертолетная площадка. У Обамы дом неподалеку.
Ошеломленная, я тихо произношу:
— О, хорошо. Мы можем вместе выпить коктейли, поговорить о мире во всем мире.
— Сомневаюсь в этом.
— Почему нет?
— Ты же позиционируешь себя, как члена либертарианской партии США. Они, вероятно, подумали бы, что ты - чокнутая.
Я закрываю лицо руками.
— Чувак, эта проверка биографии на самом деле была чем-то совсем иным.
Деклан тихо говорит:
— Да. Она позволила найти кого-то столь очаровательного. Женщину, которая марширует в такт ритму своего барабана.
Я опускаю руки и смотрю на него.
— Ты хочешь сказать, что я - эксцентрична.
— Просто пытаюсь сказать, что ты - личность превыше всего остального.
— Нет, прежде всего, я умнее тебя, помнишь?
— Ты также без ума от меня.
Взволнованная жаром в его взгляде, я отвожу взгляд.
— Или, может быть, просто сумасшедшая.
Деклан наклоняется, целует меня в раскрасневшуюся щеку и шепчет мне на ухо:
— Ты боишься, что мне навредят. А это значит, что ты без ума от меня. Признай это. Я хочу услышать, как ты произносишь эти слова.
— Если ты собираешься быть самодовольным по этому поводу, я напомню тебе, что я также беспокоюсь о Ставросе.
— Как если бы кто-то беспокоился по поводу домашнего питомца. Для тебя он не более чем песчанка. Я, же с другой стороны...
— Эгоистичный монстр? — Я улыбаюсь ему. — Согласна.
Деклан кладет руку мне на горло и хрипло парирует:
— Монстр, который хочет, чтобы ты призналась ему, что ты к нему чувствуешь.
Я бросаю взгляд на Кирана, сидящего на водительском сиденье.
— Сейчас?
— Сейчас. Твоя речь о Гранд-Каньоне пробудила во мне жажду большего.
— Я не могу повторить это. Это было импровизацией.
— Боже, как мне нравится, когда ты используешь все свои громкие слова.
— Не веди себя, как осел.
— Подумай о чем-нибудь, что описывает то, что ты чувствуешь ко мне. Просто назови мне что-то одно, детка.
Его горячее дыхание обжигает шею. Рукой он крепко сжимает мое горло. Его голос низкий и грубый, и все это заводит меня, как будто внутри тела щелкнули выключателем.
Я закрываю глаза и ищу идеальное слово, чтобы описать то, что Деклан заставляет меня чувствовать.
— Для меня это похоже на состояние алкогольного опьянения.
Деклан завладевает моими губами, жадно целуя. Мы проезжаем ухаб на дороге и отрываемся друг от друга, но наши лица по-прежнему близко друг к другу.
Деклан говорит:
— Ты не одна так себя чувствуешь.
— Знаю.
— Ты когда-нибудь бывала здесь раньше?
— В Мартас-Винъярд? Нет.
— Не закрывайся. Ты знаешь, о чем я спрашиваю.
У него такой пристальный взгляд. Я чувствую себя незащищенной. При этом он меня полностью обнажает. И я дезориентирована, как будто падаю в глубокую, темную яму.
— Ты же знаешь, что нет.
— Скажи это.
— Тебе действительно нравится вникать в суть в самые неподходящие моменты? Мы даже не одни.
— Скажи это.
Что я точно могу сказать, так это то, что он не удовлетворится, пока не дам ему то, что он хочет. Поэтому наклоняюсь к уху Деклана и повинуюсь ему.
— Нет, я никогда не была здесь раньше. Я никогда ни к кому так не относилась. Никогда не теряла себя и не хотела потерять так, как хочу потерять себя в тебе. И никогда не доверяла ни одному мужчине, включая отца. Так что, если ты разобьешь мне сердце, гангстер, просто знай, что ты будешь первым и последним, кто это сделает. Никто до тебя никогда не был способен даже поцарапать его, и никто не сможет собрать осколки, оставшиеся позади тебя, если ты внезапно решишь бросить меня.
Деклан тяжело вздыхает. Берет мое лицо в ладони. Его глаза яркие и ликующие, ослепительно голубые, и хрипло произносит:
— Я никогда не уйду. Потому что ты станешь моей женой.
— Срань господня.
— Это значит «да»?
— Нет.
— Тогда ответь «да».
— Я не гожусь в жены.
— Я не об этом тебя спрашивал.
— Понимаю. Значит, ты похитишь меня, чтобы жениться насильно?
— Почему ты злишься?
— Потому что твое высокомерие больше, чем вся известная вселенная.
— Это следующий логический шаг.
— Конечно, если бы мы пробыли вместе больше четырех секунд.
— Я долго не проживу, Слоан. Для меня промедление – непозволительная роскошь.
Это тормозит разговор наш быстрее, чем что-либо еще, что он мог бы сказать. Потрясенная, я спрашиваю:
— Ты болен?
— Нет. Я - новый глава международной преступной империи. Моя ожидаемая продолжительность жизни только что резко сократилась. Мой предшественник и года не продержался на посту. Как ты думаешь, сколько еще я продержусь?
Паника превращается в холодный, твердый комок внизу моего живота.
— Дольше, если будешь осторожен.
— Я неосторожен. Это не в моей натуре. На самом деле мне повезло, что продержался так долго. Но часы тикают, и их тиканье становится все громче.