Необъяснимые явления

Странное дело: Ваня как-то и не удивился этим людям, не кинулся выяснять, откуда они взялись! И они сами, и это все: исходящий паром серебряный кофейник, аккуратно нарезанная красная рыба, коричневатый, сочащийся балык, какое-то темное мясо, черный и белый хлеб, ком масла в бисеринках влаги. Что-то говорило Ване, что нельзя ему здесь возмущаться, хамить, вызывать недовольства и даже особенного удивления. Что надо принять все, как есть, пока не пытаясь понять.

Происходило что-то непостижимое, непонятное его уму. Насчет желания военного навредить ему Ваня ничуть не обольщался, но… каким образом?! Что он затеял, медоточивый старый хрыч? Тем же инстинктом первобытного человека Ваня чувствовал, что Никодим Сергеевич – тот, что сидит сбоку, – вовсе ему не враждебен. Также чувствовал, что Алексей Николаевич тут главный, что он пока просто развлекается, совершенно неизвестно, какое решение он примет.

Ничуть не хуже этого Ваня видел, что у всех трех в этой комнате свои отношения, свои дела, свои планы и что он никак не вписывается в них. Появилось новое существо, и они, эти трое, выясняли между собой, что с ним делать… между собой, а вовсе не с этим новым существом. Ванюша так и сидел, во все глаза глядя на собеседников: и с подавленностью, и, что там говорить, смотрел с самым жгучим интересом!

– Мне все равно это не нравится, – гнул свое Никодим Сергеевич, – и я отмечаю: мы еще не спросили мнения Алексея Николаевича…

Алексей Николаевич, развалившийся на диване, лениво улыбался и молчал.

– Справедливо! И вот я взываю к Алексею Николаевичу и обращаю его просвещенное внимание, что молодой человек как раз из этих… Вы не можете не понимать, что это уже сегодня пионер и комсомолец, а очень может быть – и коммунист через небольшой срок…

– Октябренок, – подсказал сидящий сбоку.

– И октябренок… Тьфу! Вы легкомысленны, Никодим Сергеевич, вы неправы… Да вы пейте кофе, молодой человек!

К чести Вани следует сказать, что как ни был он наивен, как ни мало понимал происходящее, а никакая сила не заставила бы Ваню глотнуть дивно пахнущего кофе, положить в рот аппетитно отсвечивающий ломтик рыбы.

– И все же я хотел бы, чтобы Алексей Николаевич сами решили, так ли нужно все это затевать… Не я и даже не вы, Тит Карпович, при всем уважении!

– Ну неужели Алексей Николаевич будут в протестации! Не так много людишек вламывалось сюда! Не правда ли? Или я ошибаюсь?

Теперь мундироносный изгибался под другим углом, в направлении сидящего на диване; изгиб сделался еще подобострастнее.

Алексей Николаевич усмехнулся, разразился потоком иностранной речи. Даже Ваня уловил промелькнувшее в потоке слов «мерси» и догадался, что сказали по-французски.

Лицо мундирного скривилось; махая рукой, он пытался отвечать на том же языке, но видно было, что с трудом. Никодим Сергеич усмехался, а потом поманил Ваню рукой… Ваня вышел, повинуясь этой уверенной руке, вышел в коридор – прозаический, обыкновенный, в котором аромат кофе сразу же перебился запахом пыли, химикалиев и еще какой-то обычной в аудиториях затхлости.

– Что, все уже стало понятно? – участливо спросил Никодим Сергеевич.

– Не-а, – честно ответил Ванюша.

– Так вот, понятно тебе или нет, а давай чеши отсюда побыстрее. Это ты усвоил, малый?

– Ага! Спасибо!

Вот это Ваня и правда понял сразу! Он немедленно вчистил в сторону лестничного пролета. Чашку из невесомого фарфора он так и нес в руке… Потом никак не мог вспомнить, в какой именно момент чашка бесследно исчезла, словно ее никогда не было.

В некоторых отношениях оказался Ванюша умен и в своей группе ничего не говорил. Рассказал, что проверил он этаж, все в порядке… В этот вечер он высосал водяры больше, чем высасывал обычно, тем самым вызвал добродушные насмешки – что ж с того?!

В некоторых отношениях оказался Ванюша глуповат – на следующий же день побежал в большое серое здание, в КГБ, и рассказал там внимательному дяденьке с пронзительными глазами, кого видел в здании Института, при каких обстоятельствах. Дяденька задал очень много вопросов; даже Ваня понял, что его ловят на противоречиях. Но противоречий в речах Вани не было, потому что он ничего не соврал, а как раз старался рассказывать все как можно более точно.

Кроме того, в этот день Ваня оказался в заведении, где ему кололи иголкой сгиб локтя, вводили какую-то сыворотку под кожу, задавали раз по тридцать одни и те же вопросы про пьющего дядюшку и про то, не падал ли он с крыльца вниз головой. Ванюша не падал, он так и сказал тетеньке, которая его допра… в смысле, расспрашивала.

Потом с Ванечки взяли подписку, что он не будет разглашать ни своего приключения, ни всего, о чем беседовали с ним в большом сером здании. Ему намекнули, что, может быть, он раскрыл заговор шпионов и тайный притон китайских и американских агентов, что об этом – молчок, а уж они всем, чем надо, займутся.

Ванечка оказался человеком, который умеет делать выводы, и больше не совался никуда.