Ненавижу семейную жизнь

— Она прожила у меня пару недель, ей некуда было деваться, — говорит Барб. — Хотела найти постоянную работу. Она даром сшила мне новые шторы, да еще и повесила. В мастерской за это взяли бы несколько тысяч.

— Почему же она ушла от Элис? Я поняла, что вроде бы из-за английских курсов.

Оказывается, Джуд, отец тройняшек, ущипнул Агнешку за ягодицу, а Элис увидела и сказала, что пусть Джуд сам решает, кто из них уйдет — он или Агнешка, и пока он раздумывал, Агнешка сказала, нет, лучше уйдет она, надо сохранить семью.

— И в тот же день пришла ко мне, вся в слезах, — говорит Барб.

— Бедная Агнешка, — говорит Хетти. — Надо было Элис прогнать Джуда.

— Не уверена, — говорит Барб. — Просто жизнь иногда сталкивает нас с такими женщинами, как Агнешка, они готовы разрушить любую семью, которая встречается им на пути. А как только избавятся от жены, теряют всякий интерес к мужу. Мой психоаналитик говорит, это проявление эдипова комплекса. Они все влюблены в отца и ненавидят мать.

Хетти решает, что Барб говорит не об Агнешке, а о себе. Барб проецирует на Агнешку свою собственную вину по отношению к жене Тэвиша, к ее словам нельзя относиться всерьез. Уж Мартин-то не станет заигрывать с женщиной, щипать ее или как-то еще приставать только потому, что она живет в его доме, в этом она уверена.

— Какая ты счастливая, что у тебя есть Мартин, — говорит Барб, и Хетти становится ужасно жалко ее.

— А у тебя есть Алистер, — говорит она. — И пожалуйста, послушай моего совета: сделай все возможное, чтобы не потерять его. Но это не значит, что ему надо навязать чужого ребенка. Радуйся, что этого ребенка не будет. — В ее голосе прорывается легкая досада. Ей хочется поскорее вернуться к себе в кабинет.

— Моя жизнь разбита вдребезги, — говорит Барб. — Мне так нужно, чтобы меня хоть чуть-чуть поддержали. А ты после рождения Китти ужасно изменилась. Зачем мне осуждение, ты бы лучше меня пожалела. У меня, может быть, больше нет мужа. У тебя есть все, а у меня ничего. Кто мог подумать, что все так кончится? — И Барб снова заливается слезами, вконец опустошенная усилиями, которые ей пришлось затратить, чтобы подумать о ком-то другом, а не о себе. — Пожалуйста, Хетти, сделай что-нибудь с юбкой, не могу же я тут сидеть вечно.

Хетти вспоминает, что в шкафу уборщицы висит килт, он остался от рождественской вечеринки, которую они устроили в духе кельтского народного праздника. Хетти на вечеринку пойти не смогла, была уже на сносях. Она приносит килт Барб, та вылезает из своей белой юбки и с великим облегчением надевает килт. Свою белую она велит Хетти выкинуть, она безнадежно испорчена, но Хетти про себя думает, что Агнешка наверняка сумеет свести пятно. Хетти слышит, как у нее в кабинете звонит телефон и Хилари говорит “алло”.

— Мне нужны деньги Алистера, — говорит Барб. — И мне нравится быть за ним замужем. На днях мы с ним обедали в ресторане палаты лордов, так я там была самая красивая и самая стильная. И я обязательно хочу ребенка. Но не хочу, чтобы он был пузатый, как Алистер, и с его толстой шеей и свиными глазками. Хочу, чтобы у ребенка были глаза Тэвиша, чтобы он смотрел на меня с восхищением и обожал меня. Ах, Хетти, как изумительно смотрит на тебя Китти, она тебя боготворит. Я тоже так хочу.

И она снова принимается рыдать. Вид у нее в килте сногсшибательный, только, конечно, лицо покраснело и распухло. Любую другую женщину килт изуродовал бы, но у Барб длинные ноги и маленькая круглая попка. Хетти пытается сообразить, что ей напоминает клетчатая ткань, — ну да, конечно, в такую же клетку плед лежит у Фрэнсис в пропахнувшей псиной корзине Хьюго.

— Я всегда плачу во время менструации, — говорит Барб, заметно взбодрившись. — Надеюсь, Алистер остынет. Он всегда остывает. Но если Тэвиш вернулся к семье, от кого я рожу ребенка? Мне кажется, очень неплохие гены у Нила. Как ты думаешь, он захочет?

Хетти возвращается в свой кабинет, и Хилари ей говорит:

— Только что звонили из Варшавы — Яго из издательства Явинского, а вас не было. Как всегда, сплетничали с Барб. Они хотят изменить название, вместо “ТварьСукаПадлоСрань!” поставить “Это мы так плачем”. Говорят, в переводе так лучше звучит. Я согласилась.

— Но это бессмысленно! И не имеет никакого отношения к книге о синдроме Туретта, — возмущается Хетти. — Сколько мне пришлось сражаться с автором за нынешнее название. Он хотел, чтобы на обложке были просто многоточия и восклицательные знаки и его имя, но я сказала, что название книги должно как-то читаться и произноситься хотя бы для того, чтобы можно было рассказывать о ней по радио, и он в конце концов признал мои доводы. Он упертый, ни за что не согласится на “Это мы так плачем”. И вообще, Хилари, это решаю я, а не вы.

— Мы с вами должны четко разграничить наши полномочия, — говорит Хилари. — При самых благих намерениях с обеих сторон мы никак не можем сработаться. Возможно, стоит сходить к Нилу и выслушать его мнение.