Ненавижу любить тебя

Дверь мне открыла Каринкина подружка. Её и без того надутые губы, казалось, стали ещё больше.

– Иди погуляй, – сказал жёстко. – И это тоже забери, – показал на беснующееся собакоподобное существо под ногами.

– Мог бы быть и повежливее.

– Мог бы, – согласился я и вошёл, не дожидаясь Дашкиного приглашения.

Снял с вешалки первую попавшуюся куртку и всучил ей вместе с поводком. Дашка глянула на меня весьма выразительно. Но больше ничего не сказала и, моментально обувшись, убралась.

Повернулся было к комнате, и мысли куда-то подевались. Карина стояла в дверях: босая, в бледно-сиреневой пижаме с медвежонком. Волосы собраны в косу, взгляд усталый и прямой. Смотрел на неё и не мог выдавить ни слова. Осёл! Сжал руку и опомнился.

– Держи. – Подошёл и протянул ей пингвина с розовым бантом.

Карина посмотрела на него, потом – вопросительно – на меня. Я так и стоял с протянутой рукой, чувствуя себя совершенным кретином, что, в общем-то, было близко к истине.

– Я не нашёл ледяную девочку. – Посмотрел на пингвиниху. Уродина ещё та, конечно. Нахмурился. – Надо было принести тебе кошку.

– Зачем мне кошка? – спросила она тихо. В голосе слышались царапающие душу сдавленные нотки, выдающие слёзы.

– Ты же их коллекционируешь.

Она подняла взгляд. Большие карие глаза, окружённые чёрными ресницами. В горле встал ком, таким был пронзительным её взгляд. В самое сердце, чёрт возьми, в самую душу.

– Тебя что, отпустили из больницы?

– Нет.

Она посмотрела с вопросом. Я мотнул головой. Всё это ерунда, всё потом. Снова протянул ей пингвиниху. На этот раз она всё-таки взяла её. Заметила прикреплённую к ленте бумажную трубочку и опять посмотрела вопросительно. Но ответить мне было нечего.

Карина

Игрушка была мягкая и тёплая от рук Кира. Это тепло мгновенно проникло сквозь кожу, и те хрупкие внутренние барьеры, что я успела выстроить, мгновенно растаяли. Разворачивая бумажку, я всё ещё держалась, но стоило прочитать то, что было внутри, сил не осталось.

«Я осёл. Но даже ослы имеют право на второй шанс. Я тоже люблю тебя больше жизни, Карина. Давай попробуем снова. Вернись ко мне».

Я резко подняла голову. Кирилл стоял напряжённый, хмурый, собранный и молчал. У меня вырвался всхлип. Слёзы – стремительные, больше неподвластные мне – потекли по лицу.

Я всхлипнула, потом ещё раз.

– Кинешь меня ещё р-раз, я… Я убью т-тебя, Сафронов! – С каждым словом рыдания становились всё сильнее.

А этот осёл так и стоял истуканом и хмурился вместо того, чтобы обнять меня.

– Это значит да?

Я не ответила. Молчала и смотрела на него, боясь, что, если скажу хоть слово, разрыдаюсь навзрыд.

И тут он буквально сгрёб меня в охапку. Прижал к себе одной рукой, но так сильно, что было не высвободиться. А я и не хотела – вдохнула возле него, вцепилась в футболку на груди и тихо заскулила. Он дотронулся до моих волос, заставил поднять голову. Я приоткрыла губы, но ничего не сказала – он начал целовать меня. Глубоко, жадно, стирая все «если» и «но», что ещё оставались между нами.

Сжала футболку, подтянула его к себе и яростно ответила на поцелуй. Наши языки сталкивались, расходились на мгновение и сталкивались снова. Мыслей не осталось, всё, что я хотела – дышать им, чувствовать его: его колючую щетину, его силу и знать, что он со мной.

– Это значит да, моя ледяная девочка, – переведя сбившееся дыхание, сипло сказал он, глядя мне в глаза. Уже не вопрос – утверждение.

– Ты самоуверенный болван, Сафронов. Но да. Это значит да.

Чтобы успокоиться, времени мне потребовалось больше, чем я могла представить. Стояла, уткнувшись в Кирилла, а слёзы все текли.

– Я очень хотела её, – прошептала, всё-таки справившись с ними.

Подняла голову и наткнулась на взгляд Кирилла.

– Ты должна была сказать мне, Карина. В тот же день, в ту же минуту, чёрт подери.

Он злился. Но злость эта не пугала – я не могла объяснить её, могла только понять.

– Должна. Но…

– Никаких «но». – Во взгляде появилась сталь.

Кирилл глубоко, шумно втянул воздух и поморщился.

Я наконец опомнилась. Обняла его и провела к диванчику в кухне. Помогла сесть, а сама опустилась рядом у его ног, лицом к нему. Он смотрел на меня сверху вниз, а я опиралась о него, головой касалась колена.

– Ты что, думаешь, я позвал тебя замуж только из-за ребёнка?

Я так не думала. Теперь понимала – не позвал бы.

Кир погладил меня по виску, по скуле. Я прикрыла глаза.

– Ледяная девочка на деле не такая уж и ледяная, – сказала тихо, накрыв его ладонь своей. Поцеловала и опять прижалась щекой. – Скорее это ты у нас ледяной мальчик.

– Не такой уж и ледяной.

Я подняла веки. Кир все смотрел на меня, и в его глазах не было и намёка на холод. Ни намёка на лёд. Лёд остался снаружи, на бесчисленных покорённых им катках.

– Всё ещё ненавидишь? – спросил он.

– Что именно?

– Любить меня.

Я задумалась.