Немые свидетели

Итак, второе косвенное доказательство было получено, Сенат поспешил сделать новую экспертизу. На сей раз секретари Сената, получившие нагоняй «за странную» первую экспертизу, были единодушны в своем решении: письмо Плещееву имеет несомненное сходство с другими рукописями Чернышевского.

Правда, по законам элементарной логики не мешало бы еще опросить, так сказать, заинтересованных лиц. Разумеется, Чернышевский будет все отрицать. Но есть еще Плещеев! Ведь из письма Чернышевского следует, что он владелец тайной типографии и вообще прекрасно осведомлен о всех революционных организациях. После Чернышевского Плещеев по крайней мере враг номер два.

Плещеева вызвали в Сенат и показали письмо. Он сразу же отверг авторство Чернышевского, хотя и признал, что почерк на первой странице (и только на ней) чем-то напоминает почерк Чернышевского. Смысл же ему совершенно не понятен, и Чернышевский не мог написать ему, Плещееву, такое письмо.

Сенат проявил чудеса гуманности. С владельца и организатора тайной типографии, единомышленника и соратника Чернышевского — если исходить из письма, — взяли лишь расписку, что он явится по первому требованию, если в том будет надобность. Плещеев уехал в Москву. И надобность в нем никогда не возникла.

Через несколько лет после допроса Плещеев писал известному историку русской литературы Пыпину: «Подделка под руку Ник. Гавр., и самая грубая, бросилась в глаза, в особенности во второй половине письма (оно было на 4 страницах). Тон его также совсем не походил на тон Ник. Гавр., никогда не употреблявшего тех выражений, которые там встречались. Не говорю уже о том, что содержание письма было совсем для меня непонятно. Меня упрекали в нем за недостаток энергии, и в образец мне ставились какие-то люди, „действовавшие на Волге“ и пр., словом, говорилось о таких вещах, о которых я никогда не слыхал от Ник. Гавр.».

^{Экспертиза}

Более чем за месяц до Плещеева в Сенат вызвали Чернышевского и показали ему письмо, которое он отказался признать своим. Письмо поступило после этого на «экспертизу» секретарям. Но Чернышевский тоже решил сделать анализ собственного почерка. Этот анализ глубок и интересен. Он более чем на полстолетие предвосхитил разработку научных основ исследования почерков, сделанных только в начале XX века.

После революции, когда стали доступны архивы III отделения и Сената, по заданию журнала «Красный архив» группа экспертов провела графическую приметоописательную экспертизу: сравнительный анализ почерков Чернышевского, Костомарова, а также почерка, которым исполнена «собственноручная записка» и письмо, к Плещееву. И выводы экспертов во многом совпали с выводами Чернышевского.

Наиболее интересные особенности почерка Чернышевского таковы:

1) буквы «ъ, ч, ы, ж» во всех случаях выше остальных букв в данном слове, причем буквы «ч, ъ» большей частью пишутся с большой угловатой головкой;

2) буквы «а, я» в конце слов имеют длинный штрих, поднимающийся косо вверх с маленьким изгибом вправо;

3) начальные кавычки Чернышевский ставит всегда внизу, а запятые у него длинные, оканчивающиеся загибом влево;

4) точка над «і» ставится им прямо над буквой или немного впереди.

А вот характерные признаки почерка, которым написаны записка и письмо:

в записке:

1) начальные кавычки поставлены наверху, запятые короткие;

2) буквы «ч, ъ» не превышают других букв; буква «а» деформирована, в то время как Чернышевский ее всегда тщательно выписывает; в-буквах «и» размер вторых штрихов неустойчив, а Чернышевский обычно понижает вторые штрихи;

в письме:

1) наклон почерка 60 градусов, оси основных элементов букв в основном параллельны;

2) буквы «ч, ъ, ы» не выше остальных букв;

3) в подписи к окончанию штрихи повышаются, а у Чернышевского они всегда понижаются;

4) штрихи, которыми оканчиваются «а» или «я» в конце слов, загибаются налево, а у Чернышевского всегда направо;

5) точки над «і» поставлены немного позади букв;

6) запятые короткие, прямые;

7) буква «ф» написана тремя прямыми штрихами, средний длиннее крайних.

Совпадение этих характерных признаков позволило экспертам прийти к категорическому выводу, что записка и письмо написаны одним почерком.

Затем подвергся анализу почерк Костомарова. В предисловии к исследованию говорилось: