Немые свидетели

«Если графическая приметоописательная экспертиза сличения двух рукописей для решения вопроса о том, принадлежат ли они одному лицу или разным лицам, чрезвычайно сложна и трудна, то такое сличение особенно трудно тогда, когда подозревается подражание от руки чужому почерку после точнейшего изучения и упражнения в нем. Но такое изменение почерка предполагает двоякое действие, то есть отречение от собственных примет письма и усвоение чужих, большею частью непривычных особенностей почерка, относящихся не только к отдельному, всегда повторяемому отклонению от привычного движения при писании, но к множеству таких форм изменения. Эти чрезвычайные затруднения при раздвоении внимания недооцениваются подделывателями, так что им в лучшем случае удается подделать только часть чужого почерка. Большую роль при удачном подражании почерка играет, конечно, знакомство с графологией, образованность, навык в письме и способность к рисованию. Но у самых искусных специалистов на этом поприще встречаются почти всегда, в особенности же при подражании целых документов и писем, досадные оплошности, выдающие их с головой.

К таким незаурядным специалистам можно причислить писателя и полиглота Костомарова, руки которого имеются в деле около дюжины псевдонимных писем, представленных И. Путилиным, с совершенно различными, изумительно измененными почерками, вплоть до нежного тонкого женского почерка на розовой бумаге с подписью „Fanny“».

Дальше излагались особенности почерка Костомарова:

1) наклон почерка 40 градусов, в конце слов наклон букв часто снижается до 30–20 градусов;

2) букву «а» Костомаров пишет похожей на «о», а иногда на «и» или «н»; букву «я» он сокращает особенно в конце слов; буквы «ч, ъ» пишет одинаковых размеров с остальными буквами;

3) начальные кавычки ставит наверху, что является довольно редкой привычкой у литераторов;

4) конечные штрихи букв в конце слов загибаются влево;

5) букву «ф» пишет в виде трех параллельных черточек, средняя длиннее;

6) запятые короткие.

Окончательный вывод не оставлял сомнений: оба документа написаны Костомаровым, пытавшимся подделаться под почерк Чернышевского. «Насколько Костомаров, — писали эксперты, — мастерски умел изменять свой почерк и придумывать новые почерки, настолько он был неосмотрителен в подражании чужого почерка… Для опытного графолога достаточно высоких начальных кавычек и буквы „ф“, чтобы считать спорные письма поддельными».

Интуиция или наука?

Но позвольте? — спросит изумленный читатель. — Разве графология — наука, к которой можно относиться всерьез? Разве само слово «графолог» не скомпрометировало себя?

Графология (от греческих слов: «grapho» — пишу и «logos» — учение) буквально означает «учение о письме». Однако термин «графология» употребляется обычно в очень узком смысле слова: учение о распознании характера человека по почерку.

«Как распознать по одному только письму натуру и свойства писавшего». Так называлась книга итальянца Камилло Бальди, вышедшая в 1622 году, — первый печатный труд по графологии, хотя термин этот ещё не употреблялся. Спустя век Ж. Лафатер пошел еще дальше и предложил создать науку физиогномику. Форма букв, их высота, стройность, наклон, аккуратность или небрежность в письме — все это, по его мнению, тесно связано с теми или иными чертами характера.

В 1872 году появилась книга аббата Мишона «Тайны письма». Предисловие к ней написал известный хиромант Де Бороль. Именно аббат Мишон ввел в употребление слово «графология», за что и был провозглашен создателем новой науки.

Мишон не ограничился общими рассуждениями об определении по почерку внутреннего мира человека, и несколько работ он адресовал непосредственно правосудию. Он весьма настоятельно требовал, чтобы графологию широко использовали для экспертизы письма. Последователи Мишона даже предлагали ввести в университетский курс лекции по судебной графологии.

Уверенные в неопровержимости своих аргументов, графологи не раз выступали на суде экспертами, а один из них утверждал, что может по почерку определить рост, телосложение, цвет глаз, голос человека и даже… есть ли на его щеках румянец. Тем самым, говорил он, открывается возможность по письму определить внешность и характерные особенности неизвестного правосудию преступника.

Неожиданно графологов поддержал крупный криминалист конца XIX века Ганс Гросс. Его труд о расследовании преступлений, выдержавший бесчисленное число изданий, был настольной книгой у следователей многих стран. К мнению Гросса прислушивались, с ним считались.