Миша ел кашу и смотрел на теток, устроивших тут спектакль. Старая успокаивает молодую, которая, он сразу понял, со сдвигом по фазе. Утром проснулся, она уже тут была и причитает над ним. Хорошо, хоть еду принесла. Долго ему еще здесь торчать? Если захворал, то почему не лечат? Да и не болит у него ничего! Скорей бы домой! Сегодня у наших с канадцами решающий матч.
– Не говори глупостей! – Таня разжала объятия, высморкала Рае нос. – Я тебя давно (со вчерашней ночи) простила. Что же нам с ним делать? – повернулась она к Мише.
– Не знаю, – безвольно ответила Рая. – И, по правде, знать не хочу. Нет сил на него, вечножующего, смотреть.
– Это вы про меня, что ли? – отозвался Миша-юноша. – Да я вас в первый раз вижу! Где мои родители и одежда?
– В могиле давно твои родители, – устало ответила Рая.
– Что-о-о? – побледнел Миша и уронил миску.
– Успокойся… мальчик! – поспешно сказала Таня. – Я тебе всё объясню, вернее, доктор объяснит.
– Газеты ему покажите и журналы, – кинула на стопку прессы, лежащую на подоконнике, Рая, – пусть радио послушает. Василий Иванович знает, как с
Таня не спешила бы отпускать Раю, потому что страшно оставаться с Мишей наедине, а доктора запропастились куда-то. Но Рая выглядела изможденной, в любой момент с ней могла случиться новая истерика. И с другой стороны, если Рая много выдержала ради любовника-Миши, то и Таня обязана ради мужа, пусть и бывшего, пусть и помолодевшего, пусть и… Откуда он все-таки взялся?
– Иди, Рая, – кивнула Таня. – До свидания. Счастливо!
Девушка на секунду задержалась перед Мишей, всхлипнула скорбно:
– Какой ужас! Прощай, любимый!
Чокнутая тетка ушла. Кто «любимый»? Что в нем ужасного? Кто эти женщины? Что случилось с его родителями? Какая «квартира Славы», брату три года? Что здесь происходит?
Миша засыпал Таню нервными вопросами.
– Ты только не волнуйся! – Она подняла с пола миску, опустилась на стул, на котором до этого сидела Рая. – Я тебе объясню, постараюсь, хотя это лучше сделать врачам. Скажи мне только, ты уже познакомился с Таней Кутузовой?
– Уже? – переспросил он. – Откуда вы знаете? – По бледным щекам Миши разлился смущенный румянец.
Значит, познакомился, сделала вывод Таня.
– Я тебе сейчас буду рассказывать о вещах, которые знают только ты и Таня, чтобы ты поверил и про остальное. Господи! Какое-то ожившее старое кино!
– Что?
– Это я про себя. Слушай. Вы познакомились у Юры Панкина на дне рождения. Юра сейчас на мукомольном комбинате главный инже… нет, это не важно. Ты пошел провожать Таню домой, по дороге нам, то есть вам, встретилась плачущая тетка, у которой кошка забралась на дерево и боялась спрыгнуть. Ты полез на дерево и порвал брюки…
Василий задержался, потому что с Шереметевым творилось неладное. Вася обнаружил его сидящим за журнальным столиком и пьющим коньяк. В двенадцать часов дня, без закуски и стаканами. Один опрокинул, легко, как чай, только чуть крякнул, и налил второй, больше половины.
– Будешь? – спросил Семен. – Возьми себе стакан в шкафу.
– Нет, – отрезал Вася. – Не буду. Не хочу.
Хотел! Очень хотел! Руки тянулись, голова закружилась от желания, к пищеводу точно пылесос подключили – только бы втянуть заветную жидкость. Если бы не прошлая ночь, если бы не Таня, однозначно сказавшая, что рядом с ней пьянице не бывать, Вася бы сорвался, выпил и счастливо забалдел. Тем более что спасителя человечества, мессии от медицины из него, по всей вероятности, не выйдет.
– Как хочешь, – пожал плечами Семен и отпил несколько глотков, – было бы предложено.
Требовалась луженая глотка, чтобы вот так легко, точно компот, пить сорокаградусный напиток. Или пребывать в глубоком стрессе, когда все нервные окончания немеют. У Семена был, безусловно, второй вариант. И стресс он мог переживать по единственной причине – потерпев поражение, получив удар по амбициям.
– А ты ловок! – развязно хмыкнул Семен. – Не ожидал.
– Что ты имеешь в виду?
– Да, ладно, не притворяйся. Отымел кутузовскую жену? Ничего баба, в соку.
– Не твое дело!
– Не мое, – согласился Семен, чей язык уже стал заплетаться. – А со мной она не перепихнётся? Спроси по дружбе, а?
– Тебе сейчас морду набить или когда протрезвеешь?
– Ой, кто бы про трезвость говорил! Алкаш вонючий…
Василий стоял и смотрел на Семена, который на глазах терял человеческое обличье, пил дорогой коньяк и превращался в животное, извергающее, точно яд из пасти, грязный мат и ругань.
Проскользнула, незамеченная, через кабинет Рая. Василий забыл про нее, не дал лекарства. В пяти шагах были Таня и ее больной муж, в кабинет могли войти подчиненные Шереметева и увидеть своего шефа в скотском состоянии.