Нэлли

«Улак» — козлодранье (конный спорт)

Киргизы меня любили. Если кого-нибудь встречу из старых друзей, они меня не выдадут, а насчет моего знания местности, ты не беспокойся: Юнуска, как горный козел, знает все тропинки, ведущие к Уч-Кургану, — прибавил он.

— Ну, так зачем же дело стало? — сказал Магомедов. — Деньги я тебе дам, коли нужно. Можешь взять с собой и карманный револьвер, — предложил он.

— Ни денег, ни револьвера мне не надо, — твердо ответил Юнуска.

— Это уж твое дело, — заметил Магомедов. — Когда же ты думаешь тронуться в путь? — спросил он.

— Напьюсь чаю, поем немного и пойду, — просто заявил Юнуска.

— Ну, и молодец же ты у нас, право, молодец, — похвалил его Магомедов.

VIII.B ГНЕЗДЕ БАСМАЧЕЙ

Кишлак Уч-Курган расположен как раз у подножья Алайского хребта, при самом входе в Исфайранское ущелье.

Красиво гнездятся на высоких обрывистых берегах ревущего Исфайрана маленькие туземные сакли.

Издали они похожи на глиняные ласточкины гнезда, прилепившиеся к отвесной скале.

Кое где из бархатной зелени роскошных садов выглядывают купола мечетей с длинными, высокими башнями-минаретами.

Возле самого обрыва, высоко над рекою, кинулся небольшой базарчик. С правой стороны, заглушая человеческий голос, пенясь и ворочая камни, несется бурная горная речка.

С обеих сторон над этим небольшим кишлаком грозно возвышаются мрачные скалы.

Они громоздятся друг над другом в виде гигантских каменных лестниц.

Местами эти гранитные громады прерываются широкими осыпями, желтым мелким песком и острыми осколками аспида.

На базаре заметно сильное оживление. В чай-ханэ и возле лавок толпятся солдаты. Иногда промелькнет верховой казак-оренбурец или офицер.

В большом тенистом саду, раскинувшемся возле мечети, поставлен бухарский зеленый шатер, а рядом с ним две киргизские юрты.

Здесь, невидимому, помещаются начальники.

Вход в Исфайранское ущелье.

Толпа праздных туземцев с любопытством смотрит на нежданных посетителей, и на лицах каждого можно прочесть озабоченность и какой-то безотчетный страх.

Но, вот, все бросились к базару.

— Дивана, дивана! — раздаются крики.

На небольшом глиняном возвышении, оставшемся от разрушенной печки, в которой когда-то пеклись сочные пирожки, стоит какое-то страшное существо.

Вместо одежды на его грязных израненных плечах набросаны полуистлевшие лоскутья одежды. На запыленном, изможденном лице виден свежий кровавый шрам.

В бороде торчат куски соломы, а из-под войлочной остроконечной шапки лихорадочно блестят два черных глаза.

— Послушаем, что скажет нам святой дивана, — раздается шёпот в толпе.

Сумасшедший обводит собравшихся своим диким взглядом и вдруг, ударив оземь своей огромной палкой, поднимает глаза к небу и громко взывает:

— Велик аллах и Магомет, пророк его!

Целый поток бессвязных слов срывается с языка юродивого. Он кричит до полной хрипоты, бьет себя кулаком в грудь и обессиленный опускается на землю.

— Накормите святого, — приказывает своим слугам хозяин чай-ханэ.

И перед несчастным прямо на' землю бросают груду объедков хлебных лепешек и других отбросов еды, оставшихся после посетителей.

Отдохнув, дивана идет дальше. Вот он у сада.

В нескольких шагах от него стоит высокий узбек, толстый живот которого опоясан серебряным поясом. Сбоку висит прекрасная, оправленная в черненое серебро, туземная сабля.

Это Алим-бай.

Он отдает приказание одному из своих джигитов.

Дивана стоит и шепчет вполголоса молитву.

— Дай ему денег, — приказывает Алим-бай джигиту, — ведь это дивана; обидеть его — значит, навлечь на себя гнев аллаха. — говорит он.

Сумасшедший принимает подаяние и медленно удаляется, направляясь к шатру.

Там, за столом, уставленным бутылками, сидят несколько русских офицеров и пьют вино.

Дивана низко кланяется и протягивает свою руку.

— Пошел вон, — прогремел из палатки грозный окрик, и с этими словами оттуда вышел толстый офицер с длинными русыми усами.

— Эй, вы, — крикнул он стоявшим неподалеку солдатам, — чего вы смотрите! Гоните вон отсюда это страшилище!

— Ну, проваливай, проваливай, любезный, — смеясь, обращаются к юродивому солдаты. — Не пойдешь, получишь маклашу.

Дивана знает, что такое означает русское слово «маклаш». Он спешит убраться по-добру — по-здорову, провожаемый веселым солдатским смехом.

Долго бродит дивана между солдатскими палатками, получая где пинки, а где и черствую корку хлеба.

Недалеко от артиллерийских пушек, под развесистым урючным деревом, он расположился на отдых.

Спустилась ночь. В горах, до восхода луны, она бывает всегда необыкновенно темной.

Только на небе ярко блестят звезды, иногда/ срываясь с бесконечной выси, несутся они вниз, оставляя за собой быстро потухающий фосфорический след.

Где-то в темноте слышатся человеческие стоны. Кто-то кричит, изнемогая от боли.

Вздрогнул дивана и незаметно крадется он на эти крики.

Вот он уже возле большого дувана, за которым помещается сакля.

Крики и стоны делаются все отчетливее и громче.

Дивана уже различает слова, произносимые на его родном языке.