Нелюбовь

Повариха все делала немыслимо скоро. Санитарки быстро рассасывались, с лязгом увозя с собой тележки с наполненными кастрюлями.

Рита с главврачом прошли между расступающихся девушек. Рита чуть поскользнулась на липком полу. Они прошли под ласковым и кивающим взглядом поварихи за ширму, где стоял "дегустационный" стол.

А как заражала эта атмосфера взаимной слежки и предвкушения обеда! На ходу санитарки жадно отщипывали от куриц кусочки мяса и проглатывали их на ходу, словно не в силах сдержаться от голода. "Какие мы голодные, - как бы говорили их возбужденные блестящие взгляды, - но ничего. Сейчас мы наедимся. Что там у нас?" И они двумя пальцами поднимали крышки с кастрюль, нюхали желтый казенный пар из супов, и лица их веселели.

- Отобедаете с нами? - спросил какой-то парень в грязном халате на голое тело, наклоняясь к главврачу и Рите с улыбкой.

Рита встала и сказала:

- Я появлюсь через неделю.

- Ага, - сказала ей врачиха с сияющим "продажным" выражением на лице.

Рита, уже ступая осторожно и опасаясь поскользнуться, вышла из кухни. Прошла мимо столовой, огромной, откуда доносился стук железных ложек о дно тарелок, словно это была не больница, а тюрьма.

На улице Рита остановилась и понюхала прядь своих волос - она действительно пропиталась каким-то особенным тошнотворным запахом.

Понедельник (вторая половина дня).

К вечеру, когда на улицах поднялся ветер, вышли гулять парами и четверками приезжие мужчины, настало время, когда вот-вот включат фонари. Рита пришла к фотографу на свидание к нему в дом. Она с удовольствием сначала рассмотрела его большую дубовую старую дверь, прежде чем позвонить. Она хотела позвонить торжественно и значимо дважды, но волею судьбы получилось единожды и очень кратко (это было похоже на то, что происходило у нее в душе). Она послушала, нет ли приближения шагов, как это всегда слышится за всеми дверьми, но дверь открылась для нее неожиданно бесшумно, причем незнакомым молодым человеком с голыми ногами, в халате, под которым ничего не было. Молодой "доктор" завертелся на месте вокруг себя, приговаривая: "Вы уж простите, сейчас я свет найду, где же здесь свет найти?.." На лице у него была мефистофельская острая негустая бородка. Волосы были черные, кольцами, особенно на висках. Рита услышала голос фотографа, немного изменившийся, чуть полупридушенный: "У вешалки, у вешалки кнопка!.." - и легкое поскрипывание и удары во что-то деревянное. Рита с улыбкой обошла бедного белого молодого человека с обнаженными ногами и розовыми ладонями, хотя тот уже нащупал кнопку под вешалкой и включил свет в коридоре и уже сделал встречающее лицо и уже сложил губы, чтобы что-то произнести. Но Рита с извинением на лице обогнула его и заглянула в большую светлую комнату, откуда только что говорил фотограф.

Фотограф лежал на длинном высоком столе посередине просторной комнаты под самой лампой на белой простыне, чем очень сразу напугал Риту. Фотограф скосил глаза и в одну минуту прикрыл свое тело, так что Рита не успела даже поглядеть на него, желтым клетчатым пледом и сказал:

- Ну что? Раздевайся...

Рита опустила глаза, опомнившись, чтобы фотограф не стеснялся ее, и, повернувшись к молодому человеку с благоговейным лицом, спросила громко:

- А вы тут что делаете? Тот стыдливо и еще более благоговейно потер руки и тихо пояснил:

- Я массирую...

Рита расстегнула плащ. Массажист сказал:

- Я, простите, не встречаю, не ухаживаю... - Он взял у нее из рук плащ, повесил его на крючок. Она прошла первой в комнату и быстро заговорила-заговорила, обходя стол с лежащим на нем фотографом вокруг и не отрывая взгляда от его лица с набухшими морщинами под резким близким светом люстры:

- Давно ли вы? Я же помешаю вам. Я могу выйти в другую комнату, мне так и следует сделать, я уйду, уйду, и тебе не придется прикрываться, вы массируете все тело? или что? Только, может быть, спину?.. - спрашивала она, не интересуясь ответами. И про спину она спросила зря, потому что он лежал именно на спине... Рита заговорила, все более отчего-то волнуясь и заражаясь этим волнением. - Но почему ты лежишь на столе, почему? У тебя такое лицо, что плохая примета - лежать на столе, - с ходу придумывала она "приметы". Массажист по-рабочему, как-то по-простому улыбался, не вникая в смысл ее слов, а только благодушно и благодарно всматриваясь ей в лицо. Они обменялись понимающими взглядами: голова фотографа со стола и нависшая над ним голова массажиста.

- Так нет, отчего же ты должна уходить, напротив, не уходи, я не стесняюсь, - опять сдавленным "лежащим" голосом проговорил фотограф.

- А мы, собственно, все... - вставил приветливый массажист, но Рита прервала его скромный голос и заспрашивала опять:

- Но отчего ты накрыт одеялом, сними одеяло, массируйся: ничего стыдного в этом нет... - как бы уговаривала она его.