Neлюбoff

- Мама, прекрати спектакль, на меня не действует уже давно, твоя, плохая, актерская игра. У меня нет матери, она отказалась от меня, а значит и отчима, нет. Не понимаю, почему ты этого замурзанного мужика боишься. Не может он тебя, в твою квартиру не пустить. Иди домой, и оставь меня в покое.

- Может. Я ему половину квартиры отписала.

- Чтобы мне не досталось? Хитро.- равнодушно говорю я.- Уходи мама. Ничего тебе тут не светит.За что ты так со мной? - спрашивает мать, глядя на меня полными слез, когда - то, самыми родными на свете глазами, в которых я всегда искала, хоть маленький отблеск любви. - Просто. Не люблю - говорю я и закрываю дверь Дрянь - кричит мать, колотя ни в чем не повинную дверь. Она уж и забыла, что выставила меня из дома, сказав те же самые, ледяные, шипастые слова. - Будь ты проклята, гадина.

Проклятья ее мне не страшны. Я и так проклята, с рождения. Проклята уродливой старухой, имя которой нелюбовь. Телевизор, включенный мной, заглушает грохот и крики. Побесновавшись еще полчаса, моя родительница покидает поле брани. Я победила ее. Впервые в жизни я чувствую омерзительное умиротворение и горько - соленый вкус пирровой победы. Уподобившись матери, я принимаю свое генетическое уродство - бездушие и полное безразличие к самому родному на земле человеку. Ром, найденный мною в баре Анатолия, помогает мне отвлечься от мыслей, лезущих в голову, отключает чувство жалости, накрывая тяжелым, алкогольным дурманом. “Ты, такая же, как она. Ни чем не лучше” - шепчет мне в душу пьяная совесть, и я, молчаливо, соглашаюсь с ней.. Она сидит в своем любимом кресле, укутавшись в смешной разноцветный плед, не взирая, на свалившуюся на город, липкую жару, наружу торчат лишь узкие ступни, с длинными пальцами. Я знаю, она стесняется их.

- Я ждала тебя, очень ждала - возбужденно говорит Софья. Отшвырнув плед, она манит меня великолепием своего гибкого, молочно белого тела. Желание захлестывает меня горячей волной.

- А я мечтал о тебе - говорю я и опускаюсь перед ней на колени. Я целую ее ступни, скользя губами, поднимаюсь все выше и выше, задержавшись на трогательных впадинках острых коленей, пока не достигаю заветного треугольника между ее ног. Мой язык погружается в ее горячее лоно, танцует страстное танго. По ее участившемуся дыханию, судорожно выгнутой в пояснице спине, чувствую момент, когда она достигает пика наслаждения. Удовольствие вырывается из ее горла хриплым стоном, заставляя меня, умирать от желания обладать ею. Нет сил и терпения, даже раздеться, скинуть с себя вместе с одеждой, трехдневное ожидание близости с моей Софи. Просто спускаю брюки и погружаюсь в нее, что бы совсем разорвать связь с этим миром. Оргазм взрывается в мозгу, словно сверхновая, гоня по венам раскаленную, как лава кровь.

- Я умирала от желания, все эти долгие дни без тебя - говорит Софья, гладя меня по голове, прохладной рукой. - Не бросай меня, больше.

- Больше никогда - шепчу я. Она прижимается ко мне всем телом, сильно, словно хочет прилипнуть, врасти в меня.

- Что с тобой? Ты весь горишь - встревоженно говорит она, и всматривается в мое лицо.Это любовь - шучу я, но чувствую нарастающую слабость и озноб, захватывающий мое тело в горячечно - ледяной плен. Она испуганна, это видно по суетливым движениям, по тому, как стремительно ее тело отпрянуло от моего.

- Где у тебя аптечка? - спрашивает она, но у меня хватает сил, лишь слабо дернуть плечом.

Последнее, что я помню, прежде чем провалиться в беспамятство, как она, буквально тащит меня в спальню и укладывает в кровать, принимающую меня в раскаленные свои объятья.

ГЛАВА 8

Она

Он весь горит, мечется в беспамятстве по кровати. А, я совершенно растеряна, не знаю, что предпринять. Лекарства, найденные мной в аптечке, совершенно не снижают температуру. В моей памяти всплывают бабушкины руки, обтирающие мое тело, воняющей уксусом, противной тряпкой. Она делала так всегда, что бы снять жар, когда я болела. Я обтираю его тяжелое, словно налитое свинцом тело, но и эти мои действия не приносят облегчения Анатолию. Ночи мои бессонны. Я провожу их, свернувшись у него в ногах. Каждый его, хриплый, вздох, каждое движение, лишают меня возможности сомкнуть глаза, хоть на минуту. Спустя два дня, я, все же, решаюсь вызвать “ скорую”, не смотря на вялые протесты со стороны больного. “ Скорая” - совсем не скорая. Что бы, хоть как - то, заполнить время ожидания, я меняю, пропитанные потом, простыни.

- Софья, не нужно. Тебе тяжело, оставь - просит Анатолий, но если я не займу себя чем - ни будь, то просто сойду с ума.

- Я вызвала врача.

- Хорошо - говорит он, и вновь проваливается в забытье.

Небритый фельдшер, с покрасневшими от бессонных ночей глазами, появляется в нашей квартире, только через час. Все это время я сижу в напряженном ожидании. “Хуже всего ждать и догонять” - говорила бабушка, и была права, как, впрочем, и всегда.

-Кто он вам? - спрашивает медик, осматривая Анатолия - Отец?

- Нет, не отец - смущенно, словно виновата в чем то, отвечаю я.

- Понятно - устало смотрит на меня, небритый фельдшер.