Нелюбимый

Алевтина не хотела верить, что они серьезно говорят об этом. Ведь даже если и предположить, что Ярослава задержали за насилие, то зачем и почему следователям надо наказывать потерпевших? Или это было запугивание? Да, конечно, они всеми силами пытаются ее запугать и выбить признание об изнасиловании. Только вот Алевтина не станет этого делать!

Девушка гордо поднялась и сказала:

— Да, желаю посидеть за решеточкой!

Бородач зло рассмеялся.

— Присядь! Сначала подпишешь протокол. Только подумай хорошенько. Чистосердечное признание смягчает наказание. Слышала такую пословицу? Можем по-быстрому побои снять, показания твоих подруг к делу пришить и уже не такой срок получишь. А, Алевтина Евгеньевна, что скажешь?

— Какой срок? За что? — девушка понимала, что ей лучше придерживаться заранее продуманной тактики, но не сдержалась, вскочила и крикнула: — Что вы себе позволяете? На каком основании вы меня задержали?

Худой хмыкнул. Бородач достал из папки фотографии и кинул на стол, чтобы Алевтина на них посмотрела.

Девушка взяла в руки первое фото и не сразу поняла, что изображено: какие-то обгорелые бревна, сухая трава, покосившаяся крыша.

— Что это? — спокойно спросила она у бородача.

Оба опера бросили на нее взгляд, полный презрения.

— Домик твой, в котором ты с двенадцати лет жила, а потом подожгла.

Алевтина схватила вторую фотографию и стала всматриваться в нее. Затем замотала головой:

— Я не понимаю вас!

— Ничего, посидишь пару суток — сразу все вспомнишь, — ответил ей худой и спросил у бородача. — Может, ее в Печатники оформим? Там ей больше понравится, мне та-а-а-к кажется.

— Оформим. Обязательно! А пока пусть тут подумает. На вот, подпиши, — он швырнул в ее сторону лист бумаги.

— Не буду я ничего подписывать, понятно? Ничего!

— Понятно.

Он встал и вышел из кабинета. Через минуту вернулся с охранником, который попросил Алевтину следовать за ним.

Девушка бросила фото на стол и спросила:

— Когда это произошло? Девятого мая? Вы же меня про этот день спрашивали? Так вот, у меня есть алиби! Шесть человек! — она уже кричала. — У меня есть шесть свидетелей, которые были со мной в этот день. Вы не имеете права меня арестовывать! У меня есть алиби! Я требую адвоката!

— А вот и голос прорезался. Про права вспомнила. Это хорошо. Посиди и вспомни, как поджигала родной дом, а там и поговорим. Уводи! — кивнул худой охраннику.

Электричка на перрон «Пролетарки» подошла вовремя. Людской поток повалил из поезда. В этом водовороте оказались Оксана и двое мужчин в штатском.

Оксана огляделась в поисках Алевтины, но один из мужчин взял ее за локоть и сказал:

— Все, возвращайтесь в Москву и никуда не уезжайте. Вы нужны нам будете для показаний. Телефон всегда держите при себе и не отключайте. Все понятно?

— А Алевтина? Где она?

— Все, без разговоров. Садитесь в поезд и возвращайтесь в Москву.

— Можно мне хоть пообедать? Я в буфет загляну.

Мужчина отпустил ее, подошел к напарнику, они пошептались и направились к билетной кассе.

Оксана воспользовалась ситуацией и медленно пошла в противоположном направлении.

Еще через минуту она перешла дорогу и побежала к старым кирпичным зданиям. Остановив одного из прохожих, она спросила:

— Морозовский городок где находится?

Парень указал на красные кирпичные здания, и девушка побежала к ним. Совсем некстати пошел дождь, заливая неровные дороги лужами и перемешивая землю в липкую грязь. Прохожих не было. Только разрушенные опустевшие дома. Оксана, ежась от холода, побежала вперед по каким-то жутким затворкам и, увидев впереди женщину с ведром, обрадовалась и рванула ей на встречу.

— Мне Грета нужна. Пожалуйста! Помогите мне! Вы знаете Грету? — Оксана схватила женщину за рукав и еще раз повторила: — Пожалуйста, мне очень надо!

Женщина указала пальцем на дом:

— Вход с торца, третий этаж.

Оксана, крикнув на ходу «спасибо», побежала к дому и дернула на себя входную дверь. В нос ударил удушливый застоявшийся запах. Она побежала по широкой железной лестнице на третий этаж и стала метаться по коридору, не зная, в какую дверь постучать.

В тусклом свете, проникающем сквозь панорамные окна, забитые фанерой, посреди коридора она увидела бабушку: низенькую, с седыми уложенными волосами и накинутым на плечи платком.

— Грета! — закричала Оксана и бросилась ей навстречу.

Бабушка тоже поспешила к девушке, и, когда между ними оставался всего шаг, Оксана зарыдала:

— Алевтину засадили! Повязали!

Время открываться

Давид промучился два месяца. Каждый день видеться с Сашкой в офисе, общаться с ним, вечером вместе ужинать и скрывать такие дикие вещи об Алевтине, как обвинение в убийстве и о себе, что он был ее любовником? Он съедал себя, обвинял, осуждал… В результате потерял аппетит, сон и покой.

Как трудно молчать, когда тебя ни о чем спрашивают! И как трудно признаться в этом чудовищном преступлении, которое он совершил по отношению к Алевтине!

— Лучше пусть я буду гадом и он меня так и назовет, чем предателем, который скрыл от него такие подробности! — делился Давид с Аленой накануне вечером.