Нелегкий выбор

— А теперь послушай меня! Я пальцем не тронула эту бабу, хотя она и заслуживала того, чтобы с ней разобраться. Пальцем не тронула, ясно? Но даже если бы это было моих рук дело, не тебе разыгрывать из себя праведницу. Попробуй только поднять шум, и я тут же вытащу на свет все твое грязное белье!

Поднявшись со скамейки и уже сделав пару шагов к выходу из парка, Шугар вдруг обернулась и смерила Фэрил презрительным взглядом.

— У тебя удачный брак, дорогуша. А у твоего мужа солидная адвокатская практика. Трудновато будет ему найти клиента, если выяснится, что его жена работала у меня девочкой по вызову. Джонни-бой потеряет работу, а ты потеряешь его. Подумай об этом, дорогуша!

На губах Шугар заиграла плотоядная улыбка.

— Только не говори мне, что тебе все равно.

Фэрил содрогнулась и, повернувшись навстречу пронизывающему ветру, побежала прочь из парка.

Глава 9

Шугар Тэплинжер со злостью сунула в тележку банку томатного супа и заглянула в список продуктов, намеченных для покупки. Разумеется, у нее были дела и поважнее, но в этот день недели она всегда отправлялась в универсам, чтобы пополнить запасы. Вечером Хельмут обязательно сунет нос и в холодильник, и под раковину, куда в качестве тары для мусора складывались пустые бумажные пакеты. Если не все окажется в порядке, он будет неприятно удивлен.

К тому же в доме кончились пшеничные хлопья, и Шугар усмехнулась при мысли, что учинит ее муж, если не получит свой ежедневный завтрак. С самого первого дня их совместной жизни он съедал по утрам одно и то же: чашку пшеничных хлопьев со снятым молоком — каждый Божий день, с ума сойти! Зимой к этому добавлялась половинка грейпфрута, а летом — четвертушка дыньки. Ленч Хельмута тоже не отличался разнообразием. В одиннадцать пятьдесят (ни секундой раньше или позже!) секретарша журнала «Отставной генерал» появлялась в кабинете редактора с тарелкой, на которой лежал ломтик хлеба с листиком салата и кусочком индюшатины. Никакого майонеза, Боже упаси! Ровно в полдень Хельмут подносил сандвич ко рту и откусывал половину, а остаток выбрасывал в корзину для бумаг. Такой уж он был, рациональный и абсолютно предсказуемый.

Что ж, это очень кстати, особенно сегодня, подумала Шугар. С нее довольно сюрпризов. Черт бы их всех побрал, а особенно эту жадную, ненасытную суку, Марину Паульсен! Она гребла, и гребла, и гребла под себя, пока у нее, Шугар, не осталось выбора. И вот теперь, когда все как будто улажено, ей на хвост села сладкая парочка: Джон и Фэрил Коулы.

Сделав крутой вираж, Шугар направилась в соседнюю секцию универсама и начала швырять в тележку печенье: «Малломар», «Орио», полдюжины коробок белого «Пеперидж Фарм» — все, что попадалось под руку, независимо от качества. «Это тебе, Хельмут», — подумала она, прекрасно зная, что ее муженек скорее высохнет от голода, чем коснется даже самого вкусного в мире печенья. Придется ей самой съесть все это… тайком. Хельмут, конечно, подозревает, что она уже набрала те шестьдесят с лишним килограммов, которые потеряла в первые три года замужества, но афишировать этот факт не стоит. Так или иначе, он полюбил ее, когда она весила сто сорок кило, — конечно, он не станет возражать против пары-тройки дополнительных килограммов.

За эту черту характера Шугар прощала мужу его ужасающий рационализм. Хельмута нисколько не огорчал ее избыточный вес, не пугали три объемистых подбородка, не отталкивали складки жира, обвисающие на животе, бедрах и над коленями. Он единственный, кто не смотрел на нее так, словно она была воплощением чего-то мерзкого и не достойна была ступать по земле. Все остальные не скрывали своего отвращения, и так было, сколько она себя помнила…

…«Эй, поросеночек, тебя бы закоптить!»

«Ну ты и толста, подруга!»

«Добавки не будет, Беатриса! Я не отхожу от плиты, а ты все жрешь и жрешь, словно завтра наступит голод. Если для Мэри и Ларри достаточно съесть по гамбургеру, значит, и с тебя этого хватит!»

В детстве самым страшным для Шугар было садиться за стол. Насмешки брата и сестры не прекращались ни на минуту, поощряемые возмущенным молчанием матери, а она, чуть не плача от унижения, накладывала себе вторую порцию — не в силах остановиться, по-прежнему голодная.

Никого не интересовало, что думает по этому поводу сама Шугар. Ее непомерная толщина воспринималась матерью как личное оскорбление, как незаслуженное наказание. Не было дня, чтобы Джэнет Лоусон не напоминала всем и каждому, как трудно растить в одиночку троих детей. Разве не ужасно, патетически восклицала она, по неосторожности забеременеть в третий раз в возрасте сорока пяти лет, СДУРУ родить этого ребенка, а через полгода похоронить мужа, протянувшего ноги от инфаркта? Не так-то легко в маленьком пенсильванском городке найти сразу две работы, да и какой в этом смысл, если с такой дочкой и трех было бы мало?