Некровиль

Даже сейчас, понял Серейен, Кьятай прятался от истины: он будет отмечен как иной, неполноценный, до конца своих дней, и ему останутся лишь звезды, космические корабли и секреты чужаков.

– Почему они пришли сюда? Мы называем случившееся «Анпринской миграцией», но куда они мигрируют? И откуда? Кто-нибудь когда-нибудь задавал такой вопрос? Ты когда-нибудь думал об этом, а?

Затем пастырь Эшби закрыла дверь кельи на вершине высокой башни.

– Поговорим позже.

Кричали чайки. Погода обещала испортиться. На экране позади Серейена звезды летели над бескрайним океаном.

* * *

Серейен не нашел в себе сил спуститься на причал, но наблюдал за отплытием «Паруса радостного предвкушения» из-под купола зала Ясного взгляда, где играли в нетбол. Дом многообразия плыл сквозь заросли цветущего фитопланктона, и Серейен увидел, как сдвоенный корпус ритуального катамарана прорезал парные линии биосвета в ковре микрожизни, поглощающей углерод. Он встал и проследил за парусами, пока они не затерялись среди корпусов огромных керамических нефтяных танкеров, теснившихся в оранжевом облаке смога, отмечающего путь к Ктарисфею где-то по ту сторону горизонта. «Приду в гости». Они будут об этом неизменно забывать. Они ускользнут из жизни друг друга – жизнь Серейена теперь станет куда более насыщенной и многолюдной, по мере того как он начнет перемещаться по социальным мирам своих Аспектов. Со временем они незаметно перестанут думать и вспоминать друг о друге. Серейен Нейбен экс-Птей осознал, что он больше не ребенок. Он мог позволить всему идти своим чередом. После утренних уроков Серейен спустился к Бассейну древности – затопленной площади, историческому сердцу Дома многообразия – и использовал приемы, которым научился час назад, чтобы без особых усилий из Серейена стать Нейбеном. Затем спустился в воду и поплыл вместе с Пужей. Девушка все еще плакала и была сбита с толку, но подогретая летним солнцем вода и физические упражнения вернули ей бодрость. Когда небо потемнело от летней грозы, которую напророчили чайки, они углубились в тайный лабиринт затопленных колоннад и дворов, где не бывали большие компании друзей. Там, под первые трески молний и шипение дождя, он поцеловал ее, а она скользнула рукой в его плавки и объяла ладонью приятно набухший член.

Серейен любит

Ночь, полярное сияние и сирены. Серейен вздрогнул, когда полицейские дроны пролетели почти над самой крышей Консерватория. Через высокие арочные окна по-прежнему были видны пожары на проспекте Яскарай. Электроснабжение еще не восстановили, поэтому улицы и громады многоквартирных домов оставались темными. Поперек стрелочной улицы[253] лежал перевернутый трамвай, в заднем вагоне мерцали языки пламени. Шум протеста удалился, но время от времени по льду скользили тени, озаренные гипнотическим полярным сиянием: студенты-бунтовщики, полицейские роботы. Последних было нетрудно отличить по брызгам ледяных кристаллов, которые разлетались во все стороны при каждом шаге заостренных, семенящих конечностей.

– Опять торчишь у окна? Уходи оттуда. Если заметят, могут пристрелить. Смотри, я чай приготовила.

– Кто?

– В смысле?

– Кто меня застрелит? Бунтовщики или полиция?

– Какая разница, если ты все равно умрешь.

Конечно, он послушался, сел за стол и взял чашечку с прозрачным, солоноватым бедендерейским мате.

– А вот меня точно нельзя убить, – прибавила она.

Ее звали Сериантеп. Она была анпринским пребендарием, формально прикрепленным к Колледжу теоретической физики при Консерватории Янна. Она выглядела как высокая, стройная молодая женщина со смуглой кожей и иссиня-черными волосами – рожденная летом жительница архипелага, – но это была всего лишь форма, которую принял рой анпринских наночастиц. Она была роем в облике женщины. Рерис Орхум Фейаннен Кекджай Прус Реймер Серейен Нейбен гадал, как сильно необходимо приблизиться, чтобы ее идеальная кожа превратилась в размытое скопище микроскопических пылинок. У него было много возможностей провести такой эксперимент. Помимо того, что Сериантеп считалась его ученицей – хотя чему фактически бессмертная гражданка улья, преодолевшая сто с лишним световых лет, могла научиться у человека из плоти и крови, которому не было и тридцати, большой вопрос, – она время от времени становилась его любовницей.

Сериантеп пила чай. Серейен наблюдал, как она касается губами краешка изящной фарфоровой чашки, даже в Янне с его сухим континентальным климатом украшенной вездесущим мотивом с Повелителем рыб. За тем, как от глотка слегка вздрагивает ее горло. Он подмечал сотню таких крошечных, интимных движений, но даже когда Сериантеп ворковала, хихикала и переводила дух во время ритуальной стимуляции «Пять листьев, пять рыб», непроизвольные реакции ее тела казались спектаклем. Заученными ответами. Она играла, он наблюдал. Актриса и зритель. Вот таким любовником он был в роли Серейена.