Некромант и такса

Я фантазирую, но, думается мне, фантазии мои недалеки от правды. Связав себя с Машиной, профессор Митаго нашел способ жить ее трудами. Когда начались революции, кровопролития, массовые казни в Иберрине? Примерно в тот год, когда его парализовало, и тело его чуть было не умерло. На его счастье, кто-то вытащил на свет Машину и пустил ее в работу. А, может, профессор как-то этому помог, ведь жить-то хотелось. Он и нашел способ продлить себе жизнь за счет чужой смерти. Он будет держаться за этот способ, насколько возможно делать это в призрачном обличье. Он теперь зависит от Машины. Он вынужден беречь ее, как может. А для того, чтобы она не пострадала, к ней лучше не подпускать некромантов, потому что противозаклятье заключено в нас. Рано или поздно кто-то из нас его подберет.

Страшно, что Машина тут не только механизм с падающим лезвием. Машина – это общая кровожадность и безумие. Человек хищник, раз попробовав крови, он не останавливается, он хочет еще. И настает момент, когда он готов от всего отказаться – от дарованного или трудами приобретенного превосходства, от имущества, от детей, – лишь бы ему дали крови. Что ж, профессор знал, что делал, когда выстраивал эту зависимость в собственных интересах. Надежный метод вечно жить.

Что должно произойти, чтобы разрушились чары Машины? Ее создатель должен погибнуть, или прежде нужно расколдовать Машину, которой поклоняются граждане республики, вкусившие крови и превратившиеся в кровожадное зверье?.. Боюсь, что при поддержке Машины профессор будет вечен, и даже Фальк ничего не сможет сделать с ним.

Пришел цирюльник готовить нас к эшафоту. Прощай, моя тетрадь. Прощайте, дети, если вам когда-нибудь удастся ее прочесть.

На рассвете моя казнь, а я к ней не готов.

Глава 16

* * *

Мадмуазель Леопольдине Байер, Бромма, городская почта, до востребования.

Драгоценная Леопольдина!

Сегодня получил оба Ваших письма и с радостью прочел их! Благодарение Богу, что Вы в добром здравии, в хорошем настроении, и Ваши собачки ждут моего Тоби в гости, чтобы этот славный пес мог продолжить род и передать свои необыкновенные дарования потомству! С нетерпением жду встречи, но скоро приехать не могу, дела задержат меня в Приссе еще минимум на две недели, а после мне нужно увидеть детей. Надеюсь, собачки подождут. Работа нам с Тоби досталась нелегкая, и мы хотим справиться с ней достойно, а не кое-как. Последствия любой небрежности, как Вы и сами понимаете, могут быть плачевны, скверная история с ожившими машинами начнется заново, столкнув внушаемых и впавших в зависимость людей в очередной омут братоубийственной смуты.

Случилось так, что зачарован был типографский станок. Но, поскольку механизм это архисложный, целиком он работать не мог, печатал чудовищную белиберду, имевшую, однако, воздействие на людей. Кто-то это воздействие рассмотрел, станок разобрал, но не уничтожил, как следовало бы, а распродал по частям, подходящим к другим станкам. Чепухи и путаницы стало меньше, но многие части до сих пор в работе, и отловить колдовское влияние для нас с Тоби дело чести и поручение Комиссариата Республиканской Цензуры.

Прежде, чем подробно поведаю, что со мной случилось после отъезда из Броммы, позвольте предупредить вас, что, вместе с моим ответом я посылаю Вам две тетради дневников. Они, может быть, покажутся Вам нескромными, потому что в некоторых местах речь идет и о Вас, в том числе. Но можете прочесть их прежде, чем отослать в Аннидор по адресу, который я приложу на отдельном листке.

Начну свое повествование с момента, где заканчивается мой дневник – с утра в кольбарской тюрьме. Попробую описать тот страшный день как можно подробнее.

* * *

За нами пришли за полтора часа до рассвета.

Тюрьма в Кольбаре разделена на пять или шесть не самого большого размера камер, каждая переполнена, однако стричь затылки к цирюльнику повели не всех. В большой коридор открыли дверь всего двух камер, приказали выходить тем, кто провел там ночь. Нашу камеру открыли тоже. Нас, человек около тридцати, выстроили по длине коридора, на выходе из которого, в основании лестницы располагался цирюльник с ножницами, бритвенными принадлежностями и тазом. В основном здесь были мужчины, но вскоре, одну из последних, из дальней камеры выволокли упирающуюся женщину, а за ней девочку-подростка, которые, очутившись в коридоре, кажется, упали без чувств.

Большинство тюремщиков зевали и шаркали обувью, но один оказался общителен, ходил вдоль нашего неровного строя, похохатывал, потирал руки и с готовностью объяснял всем, знакомым и незнакомым с порядками казней, что удовольствие торжества справедивости для народа нужно растягивать и, хотя Машина, управляемая таким опытным палачом, как достопочтенный Занзнан, способна принудить к равенству тринадцать человек за двенадцать минут (лучшее ее достижение, повторенное уже не единожды), тем не менее, кольбарская деревенщина к роскошным столичным зрелищам пока не привыкла, поэтому в первый день торопиться не будут, и выберут лучшие головы для показательных испытаний с Присягой.