Некоторые проблемы истории и теории жанра

Мотив равновеличия человека и мира переходит в диалектику души Алексея Гусева из космической фабулы, из реализованной метафоры человека-космопроходца, из мифологических уподоблений и реалистической символики романа. В древнем сказании об Атлантиде человек отождествляется с Мирозданием: "... его голова - чаша с краями, простирающимися во Вселенную" (с. 155). На узкой ладони Аэлиты - живая модель Земного шара, чудесно пульсирующая воспоминаниями пришельцев. Человек и мир многократно и непрерывно моделируют в "Аэлите" друг друга. И, наконец,- но в романе совсем не в последнюю очередь! - в бесконечность Вселенной раскрывается чаша человеческого сердца.

Любовь - магистральная тема всего творчества Алексея Толстого. В романе "Сестры" анализ девальвации "здоровых и добрых чувств", когда "никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности"[233], - немаловажная характеристика распада империи. Крайний антагонизм имущих и неимущих, предчувствие апокалиптического конца невиданно опустошали сердце.

Безысходное одиночество поражает читателя в безлюбом романе Бессонова с Елизаветой Киевной.

Между тем, ещё герои рассказа "Искра"(1916;более позднее название "Любовь"), мечтали о том, чтобы в самых интимных душевных порывах "всеми людьми правили высокие помышления, и мы не хранили бы (для одних себя, - А.Б.) насущного хлеба, - он нужен всем"[234]. Слова о хлебе - из любимой молитвы героини, наивно и трогательно переосмысленные в нравственный кодекс бескорыстного чувства человека к человеку. В романтической драме, рассказанной молодым Толстым, уже зарождалась та мысль, что счастьем нельзя овладеть как домом или поместьем, что душевный "хлеб" двоих - в непрерывном обмене, от сердца к сердцу, и что отдача себя означает порой невосполнимые, трагические утраты, в которых человек, однако, познаёт в себе человека.

В "Аэлите" поэт человеческого сердца, строя совершенно новый художественный мир, не изменял своему прежнему пафосу. Композициионный и нравственный центр этого мира - роман Сына Неба с "прелестной странной женщиной" (из письма Алексея Толстого Корнею Чуковскому). Но здесь масштабы изображения и, главное, философия

счастья - крупней и значительней, чем в прежнем творчестве. Через вселенские, космические параллели писатель выходит здесь к универсальному решению темы любви. В вопросах, которые задаёт себе лось (потерявший там, на Западе, любимую жену), - "Зачем нужно было хлебнуть этого яду, любить, пробудиться? Жить бы неразбуженным... И весь этот короткий сон затем, чтобы снова - смерть, разлука?" (с.30) - в этих размышлениях сердечная мысль автора пересекается с философским неприятием бессмысленного круговращения жизни, на которое обратил внимание в "Аэлите" А.Воронский.

В своей жажде счастья Лось страшится опять остаться один, когда в ней, Аэлите, возникнет жизнь, и "она будет полна влагой, светом, осуществлением, трепетной плотью. А ему - снова - томление, одиночество, жажда" (с. 136). Да, инженер Лось счастлив был на Земле. "Должно быть, в том счастье у нас на Земле, - вспоминает Лось для своей марсианской подруги, - чтобы забыть самого себя. Тот счастлив, в ком - полнота, согласие, радость... Такое счастье приходит в любви к женщине" (с.117-118).

Бескорыстное и безоглядное согласие - доминанта этой любовной формулы. Тем же словом обозначил Алексей Толстой и социальную общность людей. Почти теми же словами объясняется с Дашей Иван Телегин. Писатель вторгался в тонкий и очень важный душевный процесс, неуловимо менявший - теперь в "Аэлите" он отчётливо понимал это - качество древнего как мир альтруизма. В библейской заповеди: "... и люби ближнего твоего аки самого себя" - для героев Толстого приобретает нравственную ценность обратный акцент: люби себя как своего ближнего.

Автор "Аэлиты" находит свою "формулу любви", которая перекликается с суждениями великих мыслителей. Гегель полагал истинную сущность любви в том, чтобы забыть себя в другом "я", - с тем, чтобы обрести себя в этом забвении. В трактовке социалиста Фурье душевная привязанность мужчины и женщины - чистый источник общечеловеческой общности. К слову сказать, этнопсихология установила, что на заре человечества именно в семейных и кровных отношениях закладывалась мораль коллективизма.

"Аэлита" была, конечно, не морализаторской декларацией, но художественным открытием этих нравственных истин. Алексей Толстой запечатлевал процессы, в интимных глубинах жизни соединявшие с миллионами Гусевых тех людей, чей образ жизни предрасполагал к "исклюючительному" самосознанию. Формула любви-согласия реализуется в экстремально-противоречивых коллизиях. Аэлита ставила на карту жизнь, чтобы спасти любимого, - но сама же посылает Лося на смертный бой за дело, в общем-то ей чуждое ("Исполни долг, борись, победи, но не забывай, - всё это лишь сон, все тени..." - с.204).