Некоторые проблемы истории и теории жанра

Если становление научной фантастики, как жанра, справедливо относят к периоду первой промышленно-технической революции, под знаком которой бурно развивалось капиталистическое производство, то отдельные факты воздействия научных представлений на художественное мышление прослеживаются с глубокой древности. В средине II века н.э. "Вольтером античности" Лукианом Самосатским написана была повесть о путешествии на Луну. Во вступлении к своей "Правдивой истории" автор предупреждал: " Я буду писать о том, чего не видел, не испытал и ни от кого не слышал, к тому же о том, чего не только на деле нет, но быть не может. Впоследствии этого не следует верить ни одному из следующих приключений"[535].

Наполненная невероятной небывальщиной, "Правдивая история" заставляет вспомнить странствия Одиссея, которым Лукиан подражал, пародируя. Среди них один эпизод представляет особый интерес. Даже самая страшная буря не могла бы, конечно, забросить парусный корабль в космическое пространство, как это происходит у Лукиана. И, тем не менее, именно здесь оказалось рациональное зерно, которому, вероятно, сам автор не придал значения, но которого не могло быть еще в поэмах Гомера. Мифологические представления певца Троянской войны заглушали возникавшие в древности, время от времени, догадки о множественности миров, подобных Земле. "Правдивая история" появилась всего сорок лет спустя после книги Плутарха "О диске, который можно видеть на орбите Луны", подытожившей эти догадки и поколебавшей учение о геоцентрическом строении Вселенной.

Затем, на более чем четырнадцать веков, идея космического путешествия была забыта. Христианская философия канонизировала космогонию Птолемея-Аристотеля и объявила еретической саму мысль о других мирах. Запрет сломлен был открытиями Коперника, Кеплера, Галилея, и первым их следствием было пятикратное переиздание Лукиана. Затем последовали другие фантастические произведения о путешествии в космос самого Кеплера, Годвина Уилкинса. Сирано де Бержерак в повестях "Полеты на Луну" (1649) и "Космическая история" ("Иной свет или Государства и империи Луны", 1657 и продолжение - "Государства и империи Солнца", 1662) рассуждал о множественности миров и случайно высказал догадку о путешествии в космос с помощью ракеты. Тем не менее, научная фантастика как жанр тогда еще не могла возникнуть, ибо, хотя средневековье и создало некоторую научно-техническую атмосферу, научные представления не сделались еще достоянием массового сознания, которое всегда учитывается искусством. Даже много позднее Жюлю Верну приходилось, вольно или невольно, обставлять свои научно - фантастические мотивировки заведомо условными иллюзиями, имевшими хождение в его время. Впрочем, иллюзия правдоподобия и впоследствии осталась постоянным спутником научной правды, вступая с ней в области научной фантастики в сложное и противоречивое соотношение.

То, например, что Жюль Верн отправил героев своей дилогии "С Земли на Луну" (1865) и "Вокруг Луны" (1867) в космический полет в пушечном ядре (тогда как в одновременно вышедшем романе "Путешествие на Венеру" Ахилл Эро применил ракету) не объяснить, как это пытались, одной только исторической ограниченностью технических представлений. По словам историка реактивной техники В.Лея, Ж.Верн сознавал, что преодоление земного тяготения есть вопрос скорости, давал проверять свои расчеты астрономам, и его космическая дилогия впервые познакомила широкие круги читателей с этим обстоятельством. И, если Ж.Верном использован был все-таки "пушечный вариант", заведомо нарушивший условия скорости, "то это, было, - подчеркивает В.Лей, - чисто литературный приемом"[536].

Девятнадцатый век еще не догадывался о скрытой мощи ракет, но зато преисполнен был веры в хорошо известную ему технику. Она поражала воображение своими расширяющими масштабами. Казалось, именно пушка, а не что-либо другое, способна пробить броню земного тяготения, была бы она побольше, да помощней. Вот этого-то обстоятельства и не мог не принять в расчет Жюль Верн как художник. Революционная фантазия должна была облечься (ради правдоподобия жизненных ассоциаций) в оболочку консервативных представлений. Благодаря Жюлю Верну космический полет долгое время ошибочно связывали со стрельбой. Вообще фантастическое представление, чем больше оно детализировано, тем больше входит в противоречие с истинно перспективными потенциями научно-технической мысли.

Может быть, в этой связи Жюль Верн избрал для своей научной фантастики форму не бытового романа, опирающегося на жизненные подробности, а романа путешествий и приключений: доминирующая в нем сюжетность словно ожидала только новых научных мотивировок, созвучных духу времени. Научная фантастика надолго оказалась связанной этими канонами, пока развитие ее собственного метода и расширение ее угла зрения на действительность не вызовет к жизни научно-фантастические романы самых различных разновидностей: психологический, философский и другие, которые выразят переход от приключения-действия к "приключениям мысли".