Некоторые не попадут в ад

Каждое утро в свои выходные Шаман бегал в парке за «Прагой» какое-то неимоверное количество километров — я столько не пробегаю за год, за три года тоже не пробегаю; естественно, он не курил, выпивал — только пиво; чуть захмелев, становился спорщиком, спорил на любую тему; вообще по типу он был педант, перфекционист.

Женщин, которые не смогли с ним жить, я понимаю. Но, понимая это, я думаю: а с кем им ещё жить, как не с Шаманом, — более надёжного, более внимательного, более мужественного человека и вообразить нельзя. И по-своему красивого: глубоко прорезанные морщины на небольшом, тёмном, будто немного пропечённом, лице; он походил на высокоразвитого кроманьонца.

С вида Шаман был строгим, улыбался мало, казался нелюдимым.

Но главное про них я разгадал уже — и про Графа с Тайсоном, и про Шамана со Злым, и даже про Араба: все они, проведшие в зоне антитеррористической операции в качестве террористов месяцы и годы, вышколенные бойцы без страха и упрёка, стреляющие без рассуждений, на самом деле — ласковые дети; в каждом хлопал глазами ребёнок, которому однажды были обещаны тепло, защита, любовь навсегда, справедливость, верность, — а потом ребёнок пополз, пихая ещё мягким лбом возникающие преграды, привстал, цепляясь за всё подряд, побрёл вдоль стеночки, ища равновесие, вдруг оттолкнулся, оказалось, что можно стоять, держась за воздух, и решительно вышел на одиночную прямую, — меж предметов, пороков, порывов, — а обещанного всё не давали, — а разувериться в этом не было сил: зачем тогда полз, шёл, бежал, какой в том был смысл.

Значит, надо было найти, вылепить, отстоять когда-то обещанное, не забыть в себе дитя, защитить его. Дитя хлопает глазами. Оно ждёт чуда.

Злой вообще происходил из многодетной семьи; смеясь своим неподражаемым, очаровательным хохотком, рассказывал, как в раннем детстве хотел ночами спрятаться к матери под бок, — приходил к родителям, говорил маме: «Можно я тут посплю? Мне страшно», — на что мать спокойно отвечала: «Ты меня должен бояться», — семь детей, сами понимаете, если все они так будут ходить — когда жить, когда спать.

Отец его и мать имели высшее образование, но сам Злой учиться не любил.

«Злой, — спросил, — как ты вообще школу закончил?» — в ответ на его признание о том, что когда мы с Шаманом разговариваем, ему кажется, будто мы говорим на иностранном языке.

Злой отвечает: с класса пятого школа гоняла его на соревнования по всем видам спорта, он выступал и за свой возраст, и за старшие классы, и как угодно; привозил медали — ему прощали всё остальное.

Потом вдруг выяснилось, что Злой ещё и отменный организатор: все школьные праздники делал он; вылетали шары, взрывалось конфетти, Снегурочка садилась на колени к волной покрасневшему директору, хор мальчиков-зайчиков из числа самых отъявленных хулиганов запевал свою хоровую, учителя вытирали слёзы…

С началом войны родители Злого вывезли из Луганска всю семью в Россию, в Казань. Он тут же разработал план и, надыбав денег, сбежал обратно на Донбасс; шёл 2014-й.

И полез сразу — шестнадцатилетний пацан вообще без опыта — в самое элитное спецподразделение, где проходка была — жуть; но со второго раза всё сдал, с оружием быстро разобрался, что и как; он вообще состоял наполовину из природной смекалки; на другую половину — из очарования, замешанного с пацанским цинизмом, и, странно, добротой. Так тоже бывает.

Злым его прозвали, когда они взяли в плен наёмника-негра — конечно же, американского, а не африканского; негр справлял нужду, и был пленён. Пока его вели, Злой, видевший живого чернокожего впервые, дал ему штук тридцать не столько болезненных, сколько весёлых и обидных оплеух.

«Вот ты злой», — посмеялись ополченцы. Так и приклеилось.

Заботливей его я, со времён своего детства, никого не знал: Злой всегда сёк, чего у меня не хватает в «эрдэшке», и, не успею подумать, — закупал, находил, укладывал; за ужином вспомню: так, бойцы, то пожгли, это отстреляли, остальное сожрали… — Злой, тихим твёрдым голосом: «Всё лежит, Захар, всё лежит уже»; утром выйду — у меня то берцы на батарее, то перчатки… Иной раз чуть не расплачешься. Или ухмыльнёшься: вот ведь, родятся такие на свет — чтоб меня раньше времени разочарование в человечестве не прибило.

Любимой поговоркой Злого была: «Сложные задачи решаются немедленно, а невыполнимые чуть позже», — произнося это, он всякий раз бесподобным образом хохотал.

Шаман и Злой проявляли себя во всей красе, когда в очередной раз большие люди по секрету мне сообщали: «Захар, телефон выключен?» — «В машине оставил». — «Пятнадцатого октября (февраля, мая, июня) — наступление». — «Наше?» — «Наше».

А то вдруг не наше. Вдруг их наступление, а наше отступление. Тут важно не перепутать.

Довольный донельзя, я шёпотом сообщал своим новость, весть.

Шаман кивал: наконец-то. Злой вскакивал с табуретки и, потирая руки, по-щенячьи переливчато ликовал: «Отлично! Отли-и-ично! Нас-ту-пле-е-е-ение!»

Как будто я всем небывалый праздник пообещал.