Некоторые не попадут в ад

Я был на лёгком, радостном, но свербящем психозе: как всё пойдёт? а если выдвинемся колонной, накроет арта, та самая, что прячется за Троицким, — и дура огромного веса влетит ровно в мой «круизёр», — зачем мы тогда это всё собирали? Три дня спустя ребёнок из Пантёхи, гуляя, найдёт компас в траве, спрячет в карман — а он всё время показывает только на север, только в ледяную сторону; выкинь, сынок. Или ещё флешку обнаружит, с песнями, которые я любил, — «Теперь меня не остановить», например, — хотя надо было сочинить свою песню про то, что теперь меня не собрать по кускам; кстати, можно раздать родственникам вразвес, — странно, что до сих пор никому не приходит в голову близких людей хоронить так, — не приходилось бы ехать за тридевять земель на могилку: у каждого своя.

На самом деле думал так: я ждал этого больше всего на свете, — Господи, дай досмотреть хотя бы первую серию. Если закрутится сюжет — я уже примерно знаю, чем закончится, я читал в исторических хрониках — про Петра и Мазепу, например, — я помню, как там мордатые москальские полковники-людоеды срывали целые городки, а не сообразившие вовремя, с чем имеют дело, запорожские казаки бежали — чубы полощутся на ветру, едва поспевая за головами, — к турецкому султану; первое время сидели там, хорохорились, — а чего хорохориться на страну, которая едва помещается в пять часовых поясов, на страну, где император из своих людей строит города; потом год, другой — и вот уже запорожцы просятся слёзно: «Государь-батюшка, пусти на родную землю, прости дураков, не нужен нам берег турецкий»… Всё воспроизводилось, ломаясь в кривых зеркалах, из века в век. Но первую-то серию хотелось увидеть — самому; я и в Донецк переехал окончательно в одной тайной вере: что моя ничем не объяснимая удачливость, моя неубиваемость, моя неутомляемость, мои сорок тысяч ручных ангелов за спиной, — всё это окажется тем смешным и малым вкладом в победу, которого до сих пор не хватало.

Была такая убеждённость, глупая. С другой стороны, если подобной веры нет — чего ехать, суетиться. Включил телевизор: посмотрел; там то же самое.

И я думал: ну вот. Отлично. Сбылось. Сбывается.

Потом проходила неделя (на первый раз — неделя) — и Араб с некоторым сомнением сообщал мне о том, что дату наступления знает уже весь батальон. А значит — все остальные батальоны тоже знают. А значит: знает наш несчастный неприятель.

Я пожимал плечами: да, странно.

Наступало 15-е, — я только в первый раз волновался до самого 15-го, потом уже перестал, — наступало, говорю, 15-е — и ничего похожего на хоть какое-то подобие нашей атаки не наблюдалось, никаких попыток прорыва не предпринималось.

И начиналось: мы переливали дизель ставшему по дороге на очередной наш передок «козелку», доставлявшему кухню; мы закидывали в ту же самую кухню консервов — в честь праздника, с широкой командирской руки; заезжали собратья военкоры, знакомые полевые командиры, прочая ополченская братва — шёл в расход коньяк…

Гранатомёты нескольких модификаций, которые я закупал где можно и где нельзя, и возил туда-сюда, — в конце концов передавал комбату: на́, держи, я себе ещё куплю, я знаю места.

Лекарства отсыпа́ли батальонным медикам.

Последний сухарь выбрасывался под ноги визгливой, с лебединым именем, но похожей на половую тряпку, собачке, живущей во дворе нашего гостевого домика, — на́, тварь, только не визжи.

Глядь, а багажник уже пустой. Даже носки кто-то износил, остались трое непарных, лежат в углу, как сироты.

На второй раз, когда меня отвели за угол и сообщили про наступление, — я поверил меньше; но мы всё равно закупились — с не меньшим тщанием и удовольствием.

Однако в этот раз батальон втайне слитую мне инфу знал уже не через неделю, а на третий день.

Не стоило большого труда догадаться, что корпусная разведка, получавшая информацию о планируемых действиях ВСУ, запускала в Донецке дезу, которая воздушно-капельным путём уходила за линию фронта.

Там впадали в невроз: «В то время как мы собираемся наступать тут, — украинский генерал едва не пробивал мощным пальцем карту и стол, на котором лежала карта, — они готовят наступление здесь! — Ещё один удар пальцем. — Наша операция требует немедленной корректировки».

Пока суд да дело, они своё наступление отменяли, начинали следующее готовить.

С той стороны тоже не дураки — с какого-то раза они поняли, что их дезинформируют, и перестали доверять своим источникам. Но тогда пресс-служба Донецкой народной республики вдруг появлялась в эфире одного из российских телеканалов и прямо объявляла: на мариупольском направлении противник сосредоточил такое-то количество живой силы, столько-то танков, столько-то систем «Град», столько-то больниц переоборудовал под массовый приток свежих калек.