Ежедневно, гуляя во дворе, играя с сестрой и соседскими детьми, которых я от чего-то не могу толком припомнить, лазая по деревьям, поливаясь из садового шланга и сражаясь на стручках акаций, я краем глаза, порой невольно, но всегда с большим интересом наблюдал медленно текущую, размеренную жизнь африканцев, происходившую в непосредственной близости от меня. Иногда это были пастухи в узнаваемых издалека плетеных шляпах с высоким конусом и отверстием для проветривания головы, гнавшие стада своих бледнобоких коров мимо нашего дома. Или местные женщины с грудными детьми, переносившие за спиной огромные вязанки хвороста, по дороге к хижинам на другом берегу реки. Порой, изнывая от жары, мимо медленно брели всяческие торговцы, – кто с тележками, полными какого-то добра, а кто и просто с огромными тыквами на голове, которые для чего только не использовались. А иногда это были даже какие-то явно паломники, следовавшие, скорее всего, в районный религиозный комплекс, находившийся в центре города, да и просто одинокие бродяги.
Конечно, такое случалось не каждый день, но все равно в итоге у меня сложилось ощущение, что мы живем фактически на краю очень оживленной пешей магистрали, по которой перемещаются все слои беднейшего населения Нигерии. И всегда в их взглядах читалось некоторое удивление при виде светлокожих обитателей нашего дома. Было похоже, что как и я, они тоже не очень-то понимают, зачем мы здесь, откуда и чем существуем. Но откровенных проявлений их любопытства я не припомню. Скорее всего, у них действительно были какие-то дела, а на своем нелегком пути они чего только уже не навидались.
Наша же жизнь, в сущности, тоже протекала совершенно неспешно, а порой оказывалась даже скучна и банальна. По крайней мере для взрослых. Побывав один раз в буше, все остальные будни отец с утра отправлялся, как он это для нас озвучивал, работать в офис – вместе с другими рядовыми сотрудниками геологической экспедиции, жившими по соседству. Мать, конечно, занималась всякими делами по дому, потому что, как говорила она, совесть ей не позволяет сваливать стирку и готовку на плечи пожилого стюарда. Ему она разрешала лишь мыть посуду после еды и порой прибираться в комнатах.
Поэтому, чтобы развеяться и пообщаться в неформальной обстановке, иногда все наше небольшое сообщество в количестве человек пятнадцати, включая соседей, набившись в темно-зеленый отечественный уазик, отправлялось в гости к товарищам из руководства. Может, это были чьи дни рождения, или просто, как теперь говорят, корпоративные праздники. И это были уже не многоквартирки с небольшим участком при доме, а полноценные виллы с гаражами, большими дворами, охраняемые теми же туарегами, с высокими заборами, защищенными сверху почему-то битым стеклом.
В таких гостях для детей всегда была готова отдельная программа. Обычно супруга хозяина дома с другими женщинами, например, готовила или самодельное мороженное, которое тут же и замораживалось, или это могло быть фруктовое желе всевозможных цветов, или какие другие сладости.
Мы, дети, всегда радовались такому. Дома, в России, никто ничего подобного никогда и не пробовал. Думаю, это была дань зарубежным изданиям и телепередачам, доступ к которым здесь можно было получить значительно легче, чем за железным занавесом. А потом, когда взрослые раскуривали сигары, попивая из маленьких стопок ароматное шери-бренди, мы усаживались на заднем дворе или внутри гаража перед аккуратно отштукатуренной стеной и смотрели всякие советские мультики со стрекочущего кинопроектора. Помню с тех пор и Шайбу-шайбу, и Шпионские страсти. Впрочем, по сравнению с цветными мультиками и фильмами в английских клубах, это, конечно, воспринималось как компромисс.
Но иногда, примерно раз в пару месяцев, значительно превосходя масштабами все мною виденное ранее, в самой Нигерии тоже случались праздники. И по этому случаю во всех населенных пунктах местная администрация обязательно организовывала масштабные народные фестивали. При огромном стечении коренного населения, всевозможных артистов, этнических музыкальных групп, танцевальных ансамблей и, конечно, полиции, в пестром гомоне и суете оживали тогда все дороги, концертные площадки и даже футбольные стадионы. Одетые в нарядные рубахи с характерными африканскими орнаментами, широченные юбки, держа за руки непоседливых своих черных деток, широко улыбающихся солнцу, пальмам и предстоящему веселью, огромными толпами люди шли на звуки трещеток и барабанов, выкрики и шелест тростниковых юбок танцоров.
Помню, преодолев какие-то шаткие ступеньки, протиснувшись между тележкой продавца попкорна и целой толпой ожидавших своего выхода смеющихся школьниц, мы оказались на трибуне огромной арены, по которой ритмично пританцовывая, уже двигалась целая процессия с копьями и плетеными из толстой соломы щитами. Отбивая ритм в маленькие там-тамчики, шумя пестро разукрашенными маракасами, они медленно перемещались вдоль длинной шеренги военных, которые отделяли центральную часть арены от ликующей толпы.