Некоторые наиболее правдивые истории моего детства

И все же, нам повезло, потому что по-настоящему стихия разгулялась только когда мы были уже в безопасности. Первый же гром сразу заставил меня прильнуть к окну, забыв даже о мокрой одежде. И тут я увидел, как сквозь стены воды бьют в землю непрекращающиеся молнии, все кругом шипит, грохочет, а тучи, как живые, движутся в небе при почти постоянном свете от молний, набрасываются друг на друга, взрываются и низвергают на земь океаны дождя. Ну, так мне это все тогда показалось.

Ночью, уже засыпая, я долго ворочался, вздрагивал, то и дело просыпался и снова подбегал к окну. Но к утру буря унялась, вода впиталась в почву и испарилась в лучах восходящего солнца. И все пошло своим чередом. До следующей ночи.

До этого дня все происходившее вокруг мне казалось чем-то порой волнующим, порой забавным, но совершенно неопасным для жизни. Даже крокодил, возможно шевельнувшийся в зарослях на другом берегу реки, тем самым положив конец той рыбалке, лунки муравьиных львов, пожиравших своих сородичей на песке рядом с волейбольной площадкой, прокаженные, иногда в компании с маленькой обезьянкой, проходившие толпой загадочных оборванцев в лепрозорий, находившийся за рекой, – все это до встречи с тарантулом казалось мне просто декорацией, безобидным спектаклем, который не содержал в себе практически никакого подтекста. Но с этого момента я стал догадываться, насколько все вокруг не просто. И что летучие мыши-вампиры, которые по слухам жили на черной лестнице нашего дома, подвывавшие где-то в ночи дикие псы, и даже малярийные комары, – все могло навредить, нанести неожиданный ущерб моему здоровью или кому-то из близких.

Думаю, поэтому я даже с каким-то детским фатализмом воспринял новость, что на пару недель, пока отец будет работать в буше, меня, чтоб, матери было полегче с домашними делами, отправят в африканский детский сад.

Я долго не понимал, что такое буш, но впоследствии узнал, что так называли обыкновенный выезд на полевые работы в дикую местность примерно на неделю. И что советские геологи помогали нигерийцам отыскивать железнорудные месторождения. Эти выезды происходили под строжайшим наблюдением опытных африканских товарищей, которые всегда шли впереди, прорубаясь сквозь колючие кусты, расчищая дорогу, спугивая диких животных, разбивая лагеря, занимаясь приготовлением пищи, и вообще, следя за тем, чтобы ничто не мешало выполнению интернациональной миссии подопечных.

Детский же сад находился примерно в получасе езды от нашего дома. Это был огороженный чахлым растительным заборчиком небольшой пустырь на краю глубокого оврага. У обрыва высилась примерно дюжина хлопковых деревьев, бросавших густую тень к корням, у которых непринужденно резвилось десятка два негритят. Рядом с хлопковой рощей был натянут небольшой навес с циновками и кожаными пуфами. Сидя на одном из них за детьми наблюдала воспитательница, вероятно из английских волонтерок. А около сучковатой длинной палки перекрывавшей въезд на пустырь, игравшей роль сублимированного шлагбаума, просиживала штаны пара чернокожих охранников.

Естественно, именно хлопковые деревья с их округлыми коробочками, полными сыроватой ваты вперемешку с семенами, которые оказалось нетрудно сбить, заинтересовали меня в первую очередь. По всей видимости, в Африке уже наступала осень, ночные дождливые бесчинства постепенно сошли на нет, и вот уже близился сезон сильных ветров «харматтан» и песчаных бурь. Но только по дневной температуре трудно было уследить за переменами времен года. И, вероятно, это как раз и был тот идеальный момент, когда со стороны погодных условий на протяжении недель ничто не могло угрожать пребыванию геологической экспедиции на дикой местности.

С негритятами я очень легко нашел общий язык. Оказалось, стоило поймать в траве какого-нибудь жука, и это сразу привлекало всеобщее внимание. И мой английский на уровне дошкольной группы вообще не пригодился. Все что-то лепетали нечленораздельное, обильно жестикулировали, постоянно хихикали или громко смеялись. И мне показалось, что все, что говорят эти дети, элементарно понять даже не зная слов. Да и воспитательница не просто так сидела под навесом. Поэтому все дневное время мы проводили в играх и развлечениях, которые в сущности одни и те же, не зависимо от языка и места на земном шаре.

Однажды вечером, наверно день на четвертый или пятый моих ежедневных поездок в детский сад для негритят, моя мать, составив очередной список покупок на завтра и передав его нашему стюарду, вдруг поинтересовалась, чем же мы там занимаемся. И я не задумываясь стал рассказывать о том, что мы как раз разучивали песенку про «травка зеленеет, солнышко блестит». И когда она попросила меня ее исполнить, я выпрямился и гордо запел – «Эй-би-си-ди, эй-эф-джи», – и так далее.

Так пролетела еще неделя. И когда отец вернулся из буша, еще сильнее загорев, чем прежде, и отрастив небольшую бородку, как это принято у геологов, в садик меня отправлять перестали. И дни мои опять потекли уже привычным образом.

7