Некоторые любопытные приключения и сны

Следующую ночь я совсем не ложился спать. Все умножилось. Что я ни делал: начну ли читать, стану ли ходить, сяду ли — все, даже самое малейшее движение руки, было хулимо со стороны левой. Нерешительность и недоумение овладели мною. Сего ужаса не можно вообразить. Я, стоя на коленах, молился и непрестанно вопил: Боже! очисти мя грешного! Живущие со мною ужасались, и старались отвлечь меня от молитвы, а мне это было весьма прискорбно, потому что я только в одной молитве и находил утешение. Стали говорить, что я с ума сошел; однако я сам сходил за священником и исповедался. После сего восчувствовал я некоторое спокойствие и лег на постелю. Страшные голоса ругали меня из всей силы. Голос утешительный повелел мне их презирать и на них плевать; от чего у нас произошла превеликая брань. Они исчисляли мне все мои грехи и самые их обстоятельства и минуты; но я, по повелению утешительного голоса, противополагал им милосердие Божие. — Вдруг начали у меня холодеть ноги с самых пят, и сей холод простирался почти до самого сердца; в сие же время слышно было неизвестное унылое пение, повелевающее вязать меня узами смерти. Непрестанно вопия: Боже! очисти мя грешного! притом бия себя в грудь и проливая слезы, привел я в ужас и сожаление всех предстоящих. Голос повелел смертным орудием коснуться к моему сердцу. Я ожидал уже смерти; но сего не последовало. Потом вдруг восстал ужасный шум. Голос утешительный сказал мне, чтобы я принял всевозможную крепость духа и памяти, и что я вступаю в самый страшный подвиг противу Князя тьмы; повелел мне вооружиться молитвою, и обещал помогать мне невидимым своим присутствием и советами. В самом деле, душегубец воскликнул зверским ревом: Он должен выть наш! Тогда все кости мои вострепетали и как бы хотели выскочить из тела. Ах! могу ли изобразить сей суд! Я узнал тогда, что при смерти можно более согрешить, нежели во всю жизнь. Сперва сказали: гордости грех есть смертный грех! и сие повторяли раз тысячу или, может быть, столько, сколько раз приходило мне на мысль, или сколько самым делом исполнено мною сие беззаконие. Таким образом, по порядку все мои действия, слова, помыслы и намерения ими исчислены и повторены многократно. Я удивлялся беспредельной памяти злых духов. Когда, ужасаясь, приходил я в отчаяние, они писали: отчаяния грех есть смертный грех; когда же, напротив, уповал на милосердие Божие, они писали: излишнего упования грех есть непростительный грех. Итак, вообразите, что мне было делать! Однако голос утешительный непрестанно ободрял меня к молитве; и я так утомился, что, не могши стоять на коленах, упал па пол. Товарищи мои подкладывали мне подушки или хотели меня положить на постелю, но я все отвергал, потому что утешительный голос, еще яснее говоря со мною, всегда увещевал меня к тому. Страшный шум несколько уменьшился. Я встал, оделся, и, вопреки усилиям моих сотоварищей, пошел с ними в церковь. Это было в среду на первой неделе великого поста, и народу в церкви было множество. Я стал на правой стороне, против образа Святителя Димитрия Ростовского, и непрестанно молился в землю. Народ на меня обратился; одни мне смеялись, а другие говорили: ах, как он жалок! Но сам я чувствовал в себе услаждение: утешительный голос повелевал мне не стыдишься. По окончании литургии, приложился я к образам и, пришедши домой, лег на постелю. Какому надлежало быть во мне жару! Четыре ночи не спать, быть всегда в поту и ходишь по морозу! Вся кровь во мне кипела. Час спустя, почувствовал я прохладу; утешительный голос беседовал со мною, и я двигал устами, ответствуя ему тихо. Тогда-то подумали все, что я обезумел: и нельзя не подумать!