Неизвестный Кафка

— Твое поведение совершенно бессмысленно. Что все-таки с тобой стряслось? Твой магазин не блещет, но не так уж и плох, и даже если бы он прогорел, — а об этом ведь и речи нет — ты очень легко смог бы где-нибудь зацепиться, ты молодой, здоровый, сильный, способный, имеешь торговое образование, должен заботиться только о себе и матери, так что я прошу тебя, возьми себя в руки и объясни мне, почему ты вызвал меня в середине дня и почему ты так сидишь тут?

Возникла небольшая пауза; я сидел на подоконнике, он — на стуле в середине комнаты. Наконец он сказал:

— Хорошо, я тебе все объясню. Все, что ты говорил, правильно, но посмотри сам: со вчерашнего дня не переставая идет дождь, вчера около пяти вечера он начался, и сегодня — он взглянул на часы — в четыре часа дня он все еще идет. Ведь уже это, наверное, заставляет задуматься. Но если обычно дождь идет только на улице, а в комнатах — нет, то на этот раз, кажется, наоборот. Пожалуйста, выгляни в окно — ведь внизу же сухо, правда? Ну, вот. А здесь вода непрерывно прибывает. Да и пусть, пусть прибывает. Это плохо, но я это перенесу. Было бы желание, и ты это перенесешь; ну, всплывешь со своим стулом немного повыше, больших изменений от этого ведь не будет, все и так плавает, ну, будет плавать чуть выше. Но вот ударов дождевых капель по голове я не переношу. Это кажется мелочью, но именно этой мелочи я не переношу — или, возможно, я бы даже и это перенес, — я не переношу только свою беззащитность против этого. А я беззащитен; я надеваю шляпу, я раскрываю зонтик, я держу над головой доску — ничего не помогает: либо дождь просачивается сквозь все это, либо под шляпой, зонтиком, доской начинается новый дождь такой же ударной силы.

240. Я стоял перед горным инженером в его конторке. Это была дощатая будка, поставленная на глинистой, голой, лишь слегка выровненной земле. Над центром письменного стола горела электрическая лампочка без абажура.

— Вы хотите, чтобы вас приняли, — сказал инженер и подпер левой рукой лоб, перо в его правой руке замерло над какой-то бумагой. Он не задавал вопрос, он просто говорил сам с собой; это был тщедушный молодой человек ниже среднего роста, по-видимому, очень уставший; возможно, глаза у него были такими маленькими и узкими от природы, но казалось, что у него не хватает сил полностью их раскрыть. — Садитесь, — сказал он затем.

Там, однако, был только открытый сбоку ящик, из которого выкатились мелкие детали какого-то механизма. Инженер теперь совсем отодвинулся от письменного стола, только его правая рука все еще лежала на нем, не изменив положения, сам же он откинулся на спинку стула и, сунув левую руку в карман брюк, рассматривал меня.

— Кто вас прислал? — спросил он.

— Я прочел в одном отраслевом журнале, что сюда набирают людей.

— Понятно, — сказал он и усмехнулся, — значит, вы это прочли. Но вы очень грубо взялись за дело.

— Что это значит? — спросил я. — Я вас не понимаю.

— Это значит, — сказал он, — что сюда никого не набирают. А раз никого не набирают, то не можете быть приняты и вы.

— Конечно-конечно, — сказал я и в раздражении встал, — чтобы это узнать, мне не обязательно было садиться, — однако затем я взял себя в руки и спросил: — Не могу ли я здесь переночевать? Идет дождь, а до деревни больше часа пути.

— У меня нет комнат для гостей, — сказал инженер.

— А не могу ли я остаться здесь, в конторке?

— Я же здесь работаю, а там, — он показал в угол, — я сплю.

Действительно, в углу лежали одеяла и было брошено немного соломы, но там валялось столько разнообразных, едва узнаваемых вещей, главным образом инструментов, что до сих пор я не принимал это за постель.

241. …мне поднять его. Я сделал это, и он сказал:

— Я путешествую, не мешайте мне, расстегните рубашку и придвиньте меня к вашему телу.

Когда я выполнил это, он сделал большой шаг и исчез во мне, как в доме. Я вытянулся, словно меня что-то сдавило, и едва не потерял сознание; бросив лопату, я пошел домой. Мужчины сидели за столом и ели из общей миски, были там и две женщины — у плиты и у корыта. Я сразу же рассказал, что со мной случилось, при этом упал на скамью у двери и все меня обступили. Поехали в близлежащее поместье за одним многоопытным старцем. Пока его ждали, ко мне пришли дети, мы протянули друг другу руки, соединили пальцы…

242. Это был поток, мутное течение, катившее низкие бесшумные волны очень торопливо, но все же как-то сонно, чересчур равномерно. Наверное, иначе и не могло быть при таком избытке воды…