Неизвестный Кафка

175. Против этой фигуры я был беззащитен; она молча сидела за столом и смотрела вниз на стол. Я ходил вокруг нее кругами и чувствовал, что она не дает мне дышать. А вокруг меня ходил кто-то третий и чувствовал, что я не даю ему дышать. А вокруг третьего ходил четвертый и чувствовал, что тот не дает дышать ему. И так продолжалось вплоть до движений созвездий и еще дальше. Всё чувствует пальцы на своем горле.

176. В какой это местности? Она мне незнакома. Там всегда одно соответствует другому, там везде одно плавно переходит в другое. Я знаю, эта местность где-то есть, я даже вижу ее, но я не знаю, где она, и не могу к ней приблизиться.

177. Самым сильным светом можно разъединить этот мир. Для слабых глаз он приобретает прочность, для слабейших у него появляются кулаки, а под взглядом еще более слабых он становится стыдлив и раздавливает того, кто смеет в него всматриваться.^{131}

178. Мы пили с берега маленького пруда, брюхо и грудь — на земле, передние ноги, ослабевшие от наслаждения питья — погружены в воду. Но вскоре нам уже надо было возвращаться; самый рассудительный из нас оторвался от воды и крикнул: «Назад, братья!» И мы побежали назад.

— Где вы были? — спросили нас.

— В рощице.

— Нет, вы были у пруда.

— Нет, мы там не были.

— Да с вас же еще вода течет, лжецы.

И засвистели плетки. Мы бежали по длинному, залитому лунным светом коридору, время от времени кому-то попадало, и он высоко подскакивал от боли. В галерее предков эта травля окончилась, дверь была закрыта, и нас оставили одних. Все мы еще испытывали жажду, мы слизывали воду с шерсти и морд друг у друга, иногда вместо воды на языке оказывалась кровь — это была кровь от ударов плетки.

179. Еще только слово. Еще только просьба. Еще только движение воздуха. Еще только доказательство того, что ты все еще живешь и ждешь. Нет, не просьба — только дыхание… не дыхание — только готовность… не готовность — только мысль… не мысль — только спокойный сон.

180. В старой исповедальне. Я знаю, как ты будешь утешать, я знаю, в чем ты будешь каяться. Все это мелкие дела, темные делишки, повседневная суета с утра до вечера.

181. Я собирал мое достояние. Оно было очень невелико, но это были точно очерченные, твердые, всякого сразу же убеждающие вещи. Их было от шести до семи штук; я говорю «от шести до семи», так как шесть из них безусловно принадлежали только мне, а седьмая принадлежала еще одному другу, который, правда, много лет тому назад покинул наш город и с тех пор пропал. Так что можно было бы, очевидно, сказать, что и эта седьмая вещь принадлежит мне.

Хотя эти вещи были весьма своеобразны, большой цены они не имели.

182. Жалоба бессмысленна (кому он жалуется?), торжество — смешно (калейдоскоп в окне). А он все же явно хочет быть только первобогомольцем, однако затем иудейское оказывается непристойным, и если он всю свою жизнь повторяет: «Я — собака, я — собака» и так далее, то для жалобы этого все-таки достаточно, и мы все его поймем, но для счастья не только достаточное, но и единственно возможное условие — молчание.^{132}

183. — Это не глухая стена, это спрессованная в стену сладчайшая жизнь: сушеный виноград, гроздь на грозди.

— Я в это не верю.

— Отщипни и попробуй.

— От неверия я не могу поднять руки.

— Я поднесу тебе гроздь ко рту.

— От неверия я не могу почувствовать вкуса.

— Тогда пропадай!

— А разве я не говорил, что стена такая глухая, что хоть пропадай?

184. Я умею плавать не хуже других, просто у меня лучше память, и я не могу забыть свое прежнее неумение плавать. Но так как я его не забыл, то и умение плавать мне не помогает, и плавать я все-таки не могу.

185. Еще одно маленькое украшение на эту могилу. Она уже достаточно украшена? Да, но когда это так легко…

186. Это зверь с очень большим хвостом — вроде лисьего, но многометровой длины. Я бы с удовольствием подержал когда-нибудь его хвост в руке, но это невозможно: зверь все время в движении, и хвост все время вьется в разные стороны. Зверь напоминает кенгуру, однако с нехарактерным, почти человечески плоским, маленьким овальным личиком; только зубы у него довольно выразительны, независимо оттого, прячет ли он их или оскаливает. Иногда мне кажется, что этот зверь хочет меня выдрессировать — иначе для чего ему убирать от меня свой хвост, когда я его ловлю, а затем снова спокойно ждать, когда этот хвост снова меня привлечет, и тогда опять отпрыгивать еще немного подальше?

187. Предвидя, что меня ожидает, я съежился в углу комнаты, загородившись диваном. Если бы кто-нибудь теперь вошел, он непременно посчитал бы, что я дурачусь, однако тот, кто вошел, так не считал. Он вытащил из-за голенища высокого сапога арапник, постегал им вокруг себя, приподнялся на носки широко расставленных ног, снова опустился на пятки и крикнул:

— Вылезай из угла! Долго я буду ждать?