Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Что спина? Плохо спина. Нужны мази, а их сейчас в природе нет. Есть в монастыре у настоятеля – но вам их никогда не дадут, вы же не духовного звания. Глупо все это, право слово, а я из-за вас вызов к больным свиньям потерял – явный десяток яиц, если не два.

Иван Ильич в новенькой рясе (гляди на милость – пригодилась!) летит на своем аэроплане в монастырь, к отцу настоятелю. Ищет, куда сесть: нашел луг, а там монастырские коровы пасутся. Выберет Иван местечко, пойдет на посадку, а коровы – неразумные ведь твари – прямо под самолет несутся, норовят рога под шасси подставить. Чудом сел Иван Ильич, подрулил к вязам, выскочил на землю, в рясе запутался…

– Прошу вас, – сказал отец настоятель и указал Ивану Ильичу место подле себя, на деревянной лавочке, – рясу можете снять, принадлежность к братии я угадываю не по внешним, так сказать, формальным проявлениям, но по внутреннему миру человека, который читаю в глазах собеседника.

– Понятно, – сказал Иван и вдруг спросил-выпалил: – Ваше преосвященство, меня тут один вопрос все время мучал…

– Пожалуйста, быть может, я смогу ответить вам…

– Какого черта вы своим братьям шьете такую дьявольски неудобную одежду. Право слово, как шотландцы – юбка и юбка, идти – черт ногу сломит…

– Эка образно вы строите свою речь, – ответил отец настоятель, – в одной всего лишь фразе дважды помянули нечистую силу.

– О, простите, пожалуйста…

– Нет, пустое, это я, так сказать, в порядке нотабене, заметки на полях. Ну что же… а по поводу рясы – то, видимо, следует это считать неким рудиментом мученичества, вериг. Знаете, аристократы, уставшие от суеты, но не пришедшие к вере, придумывают себе альпинизм, лазанье по горам – это ж неудобно – не так ли? Ну, а люди веры постоянно ставят себя в рамки неудобства, поддерживая этим иллюзию постоянства в борьбе с грехом, излишеством, и одним из первых проявлений этих самоистязующих ограничений я считаю рясу, келью, воздержание от плотского греха…

– Понятно. Вы еще забыли упомянуть посты, голодания…

– Отнюдь. Я не упомянул их намеренно. Голод, поверьте мне, – великолепный лекарь, лет через сто его возьмут, так сказать, на вооружение звезды балета и варьете. Голод сохраняет молодость и конденсирует интеллектуальную работоспособность. Вообще медицина, гуманитарная наука, не говоря уж о технике, очень много получили от церкви.

– Не говоря о том, как многое в науке и в искусстве церковь запрещала, – не утерпел вставить Иван Ильич.

– Всякий запрет только кажется неразумным. Ибо что есть слаще запретного плода? Если бы человечеству было разрешено все – мы бы и по сей день ходили в овечьих шкурах. Но, простите, я отнимаю у вас драгоценное время. Чем я могу вам помочь?

– Лекарством.

– Каким?

– Видите ли, у моего…

– Это не суть важно, у кого… важно – что?

– Попал в руки бандитов, исполосован шомполами…

– Далеко ли отсюда?

– Семьдесят восемь километров четыреста сорок один метр.

– Сколько дней прошло с тех пор?

– Два.

– Врачебная помощь еще не была оказана?

– Только в порядке консультации – лекарств нет.

– Ну, лекарствами мы вам поможем. Как бы нам посмотреть вашего больного? Тащить его сюда на подводе восемьдесят семь верст…

– Семьдесят восемь…

– Семь и восемь – цифры из иудейской каббалы, я вечно их путаю.

– Тут вопрос не в подводе. Я его доставлю к вам мигом… Только, может быть, сначала вы дадите мне что-либо для него?

– Это рискованно. Среди братии есть великолепные доктора: диагноз был бы немедленно подтвержден необходимой лекарственной помощью. В ином случае возможны всякого рода трагические случайности. Допустим, я даю вам мази от ожогов или ран, а у человека больные легкие…

– Именно так и есть… – обалдело поглядев на отца настоятеля, сказал Иван, – вы прямо-таки смотрите сквозь человека.

– А, – махнул рукой отец настоятель, но уголком рта все же улыбнулся.

– Когда мне его к вам доставить?

– Завтра к вечеру успеете?

– Через час смогу привезти.

– Уж не по воздуху ли? – улыбнулся отец настоятель. «Черт его знает, скажешь про аэроплан – откажется лечить еще, – подумал Иван, – они ведь к авиации не очень. Под запретом она у них, значит, по его теории, лет через двадцать чудеса будут в небе вытворять».

– Автомобиль есть, – соврал Иван, – довольно потрепанный, – добавил он, памятуя, что достоверность лжи – в ее подробности, – но еще ходит.

– Я скажу приготовить для больного келью, – сказал отец настоятель и жестом показал, что аудиенция окончена.

Когда Иван, просветленный лицом, пошел к двери, отец настоятель спросил его:

– У вас еще есть ко мне что-то… Я готов выслушать.

– Есть, – согласился Иван, – есть, ваше преосвященство. Меня поражает, как мешают церкви, ее подвижникам, простите за прямоту – таким святым людям, как вы, деревенские попы – пьяницы.

Настоятель развел руками, плечами пожал и ответил: