Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

В январе и феврале 1981 года в Лондоне, Мюнхене, Лозанне, Гамбурге и Лихтенштейне прошли переговоры, в результате которых создан Комитет Честности по отношению к русскому искусству, похищенному нацистами.

Слово Жоржу Сименону. (Звучит голос Сименона.) «Я как член Комитета настаиваю на возвращении русских ценностей, награбленных гитлеровцами в Советском Союзе…»

…В работу Комитета включились Джеймс Олдридж из Лондона и Фридрих Хитцер из Мюнхена…

Слово видному общественному деятелю барону Эдуарду фон Фольц Фейну. (Звучит голос барона.) «Москва. Театр “Современник”. Дорогие русские друзья!

От всего сердца приветствую Ваш вклад в создание Комитета Честности, идею создания которого так искренне поддержал Марк Шагал, когда я и мой друг Юлиан Семенов были у него в гостях в Сан-Поль-де-Ванс в сентябре 1980 года, обсуждая вопрос о необходимости сохранения произведений русского искусства, оказавшихся на Западе.

Передаю в день премьеры пьесы “Поиск-891” в дар вашему театру уникальную картину старинного художника “Петр Великий”. Мне удалось спасти ее во время аукциона в Париже в 1979 году, уплатив 15 000 франков, чтобы не дать ей бесследно исчезнуть».

Из архива писателя

Начало начал. Первая книга

Начало начал

1

Время отстукивало минуты мудрости. С каждым часом Степан все явственней ощущал разницу между тем, что мыслилось вчера и сегодня. Причем разница эта измерялась не критерием длительности периода. Каждая минута несла с собой новое и в восприятии, и в реакции на него. Было много-много сложного в том, как Степан воспринимал идущую со временем ломку установившегося – и – поэтому необходимого. Иногда он отчаянно цеплялся за былое, а иногда, особенно в последнее время, с ясностью неимоверной понимал, что, в сущности, цепляться-то не за что.

И самое главное – невозможно. Убедился он в этом сразу.

Случилось это в последние дни февраля. Мела поземка, дул колючий, как щетина на бороде, ветер. Степан вернулся домой из университета вместе с Федором. Было часов восемь. Сидели и молча пили новинку – советское виски. Сухой трескотней вздрогнул телефон.

– Стеша, я подойду, наверное, тебя.

Снял трубку.

– Да… Нет, его нет… Когда будет? – Федор посмотрел на Степана и, закрыв трубку ладонью, спросил, что ответить.

– Не будет меня сегодня.

Федор кивнул головой.

– Он будет сегодня поздно. Завтра позвоните. А что передать? А… Хорошо, скажу.

Осторожно повесил трубку.

– Стешенька, ваш одноклассник помер. Владик просил позвонить.

Бутылка виски была наполовину пустой, и, может быть, поэтому Степан незаметно прореагировал на слова Федора.

– Первый наш…

Потом они уехали в город, мотались там допоздна, и, когда Степан вернулся домой, он, как подкошенный упал на кровать и тревожно заснул.

Наутро он пытался представить себе, кто же из ребят умер, – и не мог. Вечером позвонил старый учитель немецкого языка Артур Иванович и сказал, что застрелился Сергей Винов. Степан даме зажмурился – настолько это было нелепо и неожиданно. Сережка?!

Степан знал, что медики делят людей на холериков, флегматиков, и на что-то еще, столь же непонятное и туманное. Сергей не подходил ни к одной из этих групп. Просто он был очень мягким, застенчивым и добрым человеком…

На следующий день с утра за Степаном зашли ребята. Пошли на Киевский вокзал – Сергей жил в Очакове. Юрка Фалеев нес венок. По красному сатину – черным: «Сергею от друзей».

У белого домика на горке толпился народ. О чем-то вполголоса переговаривались, бегали мальчишки, а те, что поменьше, испуганно прижавшись к материнским юбкам, смотрели на дом. Ребята подошли ко гробу. Сергей лежал спокойный и, как показалось Степану, злой. Степан осмотрелся. Усмехнулся, вспомнив, как в день окончания школы они приехали к Сергею и он, теперь уже не таясь, доставал из-за старенького пианино бутылки. В них тогда была радостная водка…

А теперь на том же месте стояли бутылки с водкой тоскливой, как стон женщин у дома. Бабка Фрося вся сморщилась, руки ее дрожали, и, наверное, из-за красных, напухших глаз вся она казалась красной и опухшей.

Она тихо рассказывала ребятам:

– С вечера, как телевизор кончили смотреть, он мать-то попросил его завтра разбудить пораньше… В комнату к себе вошел, дверь закрыл, да как бабахнет… И записку оставил: «Прощайте, люди. Сергей».

Пришел поп. На руке у него были наколоты корабли, нимфы и слова «Маша, я люблю тебя». Несуразно высоким голосом он затянул:

– Го-осподи-и, прими душу самоубиенного раба Сергиа-а… – тянул он долго, повторяя одно и то же. Старухи плача крестились.