Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

Поднималось солнце. Речка, разрезанная солнечными лучами на яркие черные и желтые полосы, дымилась седым туманом. Деревня Дубки еще спала. В лесочке – зеленом, березовом, молодом – пели птицы. Казалось, что в мире ничего больше нет, кроме этого пронзительного весеннего пересвиста прилетевших с далекого юга птиц.

И казалось диким, что сейчас в это молчаливое, птичье, солнечное утро мы должны прятаться под окнами дома, в котором живет бандит, и хватать его, если он выпрыгнет из окна, и стрелять, если он начнет отстреливаться.

Славка долго прислушивался к тому, что было в доме. Он стоял, приложив ухо к двери, упершись руками в косяк. Потом осторожно поманил меня пальцем, я на цыпочках поднялся к нему, он налег плечом на дверь, и она, пронзительно скрипнув, отворилась. В деревнях не запирают дверей на ночь. Славка стремительно проскочил сени и распахнул дверь, которая вела в комнаты. На большой кровати, укрытый красным ватным одеялом, спал Длинный. Он улыбался во сне. На печке взметнулась старуха и молча схватилась руками за побелевшие морщинистые щеки.

Славка ринулся через комнату к кровати, на которой спал Длинный, схватил его за шею, рванул на себя и сжал обе его руки своими железными пальцами.

– Где пистолет? – спросил он.

– В комоде, – быстро ответил Длинный, побледнев так же, как и старуха на печке: со щек – книзу.

– А вещи из магазина?

– В сарае, – так же быстро ответил тот, сглотнув слюну, и острый кадык черканул его горло. Славка отпустил парня и сказал:

– Одевайся, деятель. Сейчас поедем.

Длинный вдруг изогнулся, запустил руку под матрац и ринулся на Славку с финкой.

Но он запутался в одеяле и неловко упал на дощатый пол, ударившись лбом о стул.

Славка засмеялся и наступил ногой на финку. Парень взвыл:

– Суки, суки! Ненавижу вас…

– Думаешь, я тебя обожаю? – усмехнулся Славка – Я тебя тоже ненавижу. Хватит выть, не пес. Одевайся.

Старуха слезла с печки и, беззвучно плача, подошла к Славке.

– Снова чего натворил? – спросила она. – Ирод проклятый, паразит…

– Натворил, мать, – ответил Славка. – Натворил.

– Эх ты, – сказала старуха, – на кого ж мать кидаешь? Зубов-то у меня нет, скрошилися, кто кормить станет?

– Замолчи, – сказал Длинный. – Прижми язык.

Оперативник достал из комода «ТТ» и передал его Славке. Славка вытащил обойму, пересчитал патроны, завернул их в тряпочку и все это – обойму, пистолет и патроны – сунул в карман пиджака.

Длинный открыл шкаф, достал синий бостоновый костюм и драповое новое пальто. Он надел костюм, повязал галстук, набросил на шею кашне и стал надевать пальто.

– Снимай барахло, – сказал Славка.

– Это мое, а не ворованное.

– Снимай, снимай, герой-одиночка. Матери оставь – продаст.

– Пущай об ней власть позаботится, – сказал Длинный, – у нас власть добрая.

– Ах ты, паразит, паразит, – тихо плакала старуха, – чего же тебе в жизни не хватает, ирод окаянный? Всего тебе было в жизни… Всего…

– Ну! – крикнул Славка, покраснев. – Я что сказал!

Длинный дрогнул лицом, усмехнулся и стал снимать пальто, а потом синий бостоновый костюм.

– Мамаша, ватник ему принесите, – сказал Славка, – и старые брюки.

Пришел второй опер и доложил:

– Вещи в порядке, все цело, под дровами в сарае.

– Хорошо. Сиди здесь, я пришлю машину – заберут.

Когда Длинного увели, Славка задержался на минуту в доме и обратился к хозяйке:

– Мамаша, водички дайте, пожалуйста.

– Сейчас, сынок, – ответила старуха.

Она, плача, смотрела, как Славка пьет воду.

– Сынок, – сказала старуха. – За что ж мне мука такая?

Славка обнял старуху за плечи. Меня поразило его лицо – скорбное и мгновенно постаревшее и в то же время удивленно-обиженное, словно у младенца, который в первый раз столкнулся со злом и неправдой.

Мы вели Длинного по широкой, нескончаемо протяженной деревенской улице, к нашей оперативной машине. В сараях надрывно мычали коровы. Голосили петухи. Из труб валили дымы – штопорящиеся, прозрачные. По шоссе, что шло неподалеку, проносились машины и красные автобусы. Из домов выбегали ребятишки с портфелями.

Было слышно – откуда-то издалека по радио транслировали урок гимнастики. И через этот утренний, прекрасный покой шел жулик по кличке Длинный, подняв острые плечи и глубоко засунув руки в карманы старых брюк.

Возле машины Славка остановил Длинного и сказал:

– Обернись, парень.

Тот обернулся.

– Посмотри, что ты потерял. Посмотри на все это. Посмотри как следует.

Длинный молчал.

– Ты можешь все это вернуть, – сказал Славка. – Можешь. Только для этого надо стать человеком.

Ненаписанные романы

37–56

Летом тридцать седьмого