Неизвестный Гитлер

Как и у другого романтика смерти, Алистера Кроули, все женщины, возникавшие в жизни Брюсова, заканчивали жизнь самоубийством.[58] Многие женщины Гитлера, также подверглись страшной «инфекции». Список начинает Мария Райтер, которая пыталась покончить с собой в 1925 году. В 1939 году такую же попытку совершила английская аристократка Валькирия Юнити Митфорд. Высокая статная красавица, жизнерадостная… И вдруг! Она словно воспроизвела суицидный «архетип» валькирии оперной. Сделала два выстрела в голову. Оставшиеся девять лет жизни Митфорд провела инвалидом. В каком-то смысле и она бросилась в пылающий огонь «Валгаллы»… На этом список не заканчивается. После ночи, проведенной с Гитлером, Сюзи Минтауэр повесилась. Известная актриса Рената Мюллер выбросилась из окна. О трагической судьбе Гели Раубаль мы уже говорили. Менее известно, как, уходя из жизни, Гитлер хотел увлечь за собой и личного пилота Ханну Рейч, предлагая ей ампулу с ядом. Она отказалась и успела вылететь из Берлина. Но этот путь был для Гитлера заказан. Он должен был покончить с собой! Его самого ведь не раз «утешали» слова Ницше: «Мысль о самоуийстве — сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи…»

Фридрих II. 1764 г.

Возникшие позже легенды о спасении Гитлера и смерти двойника совершенно не учитывают главного: больной, захваченной демоном души этого человека. Он был одержим безвозвратно. Породившая его культура не предусматривала спасения души. Неоязыческое самопосвящение Вотану от «копья силы»; напоминающая ритуальную слепота на фронте; все шоки его жизни; ритуал постоянного просмотра «Гибели богов» — стали этапами его инициации. Точнее — порабощения воли…

Финал «Гибели богов» гремит трагическими трубными звуками. Брунхильда отдает злосчастное кольцо власти дочерям Рейна. Она вернула страшный долг! Валькирия бросается в погребальный костер Зигфрида. Сцена освещается красными прожекторами. Все гибнет.

К самому фюреру смерть приближалась на фоне страшных и нелепых декораций. Итак, восьмиметровая глубина бункера. «… такой уход под землю отвечал все явственнее проявлявшимся главным чертам его натуры: страху, недоверию и отрицанию реальности» [47]. И вот он мрачно сидит под портретом Фридриха II, машинально поглощая очередную тарелку заварных пирожных. На впалых старческих щеках и усах остаются крошки.

Только что ушел верный Геббельс. Он вслух читал «Историю Фридриха Великого», нашел в ней то место, где описываются поражения пруссаков от русского оружия. Страшная зима 1761/62 годов. Фридрих уже готов принять яд, но слышит своевременное увещевание: «Отважный король, погоди еще немного, и твои мучения кончатся, уже восходит за тучами солнце твоего счастья, которое вот-вот покажется». 12 февраля умерла царица, и свершилось чудо Бранденбургского дома… Фюрер слушал и плакал. Он вспоминал ту короткую надежду, которую дало известие о смерти Рузвельта. Увлекшийся гороскопами Геббельс кричал в трубку: «Мой фюрер, я поздравляю Вас. Звезды предсказали, что вторая половина апреля принесет нам переломный момент. Сегодня — пятница, 13 апреля. Это переломный момент!»

Но — день проходил за днем, и все надежды снова пропали… Остатки воли самого фюрера, несмотря на его склонность к театральным трагедиям, тянулись к жизни. Однако другая, гораздо более могучая воля, требовала смерти. Она издевалась над своей жертвой и пугала ее, попадая в самое больное место этого театрала. Гитлер неоднократно повторял, что не хочет попасть в плен и стать главным персонажем в «поставленной евреями пьесе». Да, лучше смерть. И для самого фюрера, и для всей Германии.

«С приближением краха значительно четче проступили и тенденции к мифологизации. Штурмуемая со всех сторон Германия уподобляется теперь одинокому герою. Гитлер в очередной раз мобилизует глубоко укоренившуюся в немецком сознании тягу к идеализируемому презрению к жизни, к романтике поля брани… Вагнеровские мотивы, германский нигилизм и какая-то романтика гибели входили сюда пестрой и похожей на оперную постановку составной частью. «Лишь одного еще хочу я — конца, конца!» Разумеется, неслучайно Мартин Борман в своем последнем сохранившемся письме из Имперской канцелярии, написанном в начале апреля 1945 года, напоминает своей жене о гибели «доброй памяти Нибелунгов в зале короля Этцеля», и вполне можно предположить, что старательный секретарь и этот образ перенял у своего патрона» [47].

Жена Геббельса Магда на коленях умоляла его спасти для Германии свою жизнь. Он и здесь не отказал себе в театральном жесте: решительно оттолкнул плачущую женщину. Он сказал, что никуда не уйдет из Берлина и останется здесь «на вечном посту».

Ах, как дрожит левая рука! Не унять. На кителе (небывалое дело!) — пятна от пролитого овощного супа. Серое лицо. Синяки под налитыми кровью глазами. Взгляд опустошен.