Неистовый сын Трира

Руководители тайных обществ обращаются к рабочим с призывами и пророчествами, не давая им ни строго научной идеи, ни положительного учения. Поднимать рабочих на борьбу таким образом и опасно и преступно. Вожди выступают в роли вдохновенных пророков, а массы, рабочие – в роли доверчивых ослов…

Утопия и то и другое: вера в буржуазию и вера в заговоры, в пророков. Нужна не вера, а наука, которая наконец объяснит, чем обусловлено возникновение классов, чем обусловлена их гибель, какие силы влияют на исход классовой борьбы и каковы цели этой борьбы. Это и будет наука, которая как воздух необходима революции.

«Ах, Карл, – написала Женни в письме, – делай скорее то, что ты задумал». Женни, конечно, знает, что он все еще занят работой над задуманной им книгой по истории французской революции 1789 года. Нет сомнения, что это была бы нужная и полезная книга. Но назревает новая революция. Это чувствует и сама Женни. Как она там пишет? Маркс снова (уже в который раз!) взял ее письмо и прочел, улыбаясь: «…под видимой плоской ровной поверхностью в недрах человечества происходит брожение и кипение». И дальше: «Разве не чувствуются всюду колебания и взрывы под землей, на которой общество построило свои храмы и магазины? Я думаю, что время-крот скоро перестанет рыть под землей».

Женни наверняка знает о событиях в Силезии, о восстании силезских ткачей, которое продолжалось три дня. Оно началось песней, которую пел один ткач, «Песней силезских ткачей»:

Есть суд в деревне нашей. Он
Судилищ всех ужасней,
И приговор его всегда
Страшнее смертной казни.

Он человека отдает
На медленные пытки,
И слезы льются здесь рекой,
И вздохи здесь – в избытке!

Здесь Цванцигеры[7] – палачи,
А челядь их – шпионы,
Об этом знаем мы давно
Вполне определенно.

Мерзавцы, слуги сатаны!
Исчадье злое ада!
За пот и слезы бедняков
Проклятье – вам награда!

От вас все муки, беды все,
Пусть вас накажет небо!
Крадете вы у бедняков
Кусок последний хлеба.

Ткач, певший эту песню, был схвачен полицией и жестоко избит. Это стало известно его товарищам, возмущение которых вылилось в открытое восстание. Рабочие бросились разрушать станки, сжигать торговые книги и расчетные документы. Цванцигеры вызвали войска. Прусские солдаты открыли по восставшим рабочим огонь…

Женни права: время-крот перестало рыть под землей, оно вышло на поверхность. Слепыми, однако, остаются проповедники типа Руге: они не увидели ничего нового в Силезском восстании. Для них оно – лишь бунт эгоистичных и разобщенных индивидов. Так, во всяком случае, отозвался о восстании силезских ткачей Руге. Его слепота и высокомерие беспредельны. Силезские ткачи уже в своей песне, которая явилась прекрасным прологом к восстанию, заявили: есть мы, пролетарии, и есть собственники – наши заклятые враги.

И молодец Гейне, который написал стихи о силезских ткачах. Карл помнит теперь эти стихи от первой до последней строки:

Силезские ткачи[8]

В глазах угрюмых слезы не блещут,
Сидят за станками, зубами скрежещут;
Ткем мы, Германия, саван твой.
Тройное проклятье плетем каймой,
И ткем мы, и ткем мы!

Будь проклят идол, кому мы молились,
Когда, в нужде изнывая, бились;
Напрасно надеялся каждый и ждал:
Он нас одурачил, провел, осмеял.
И ткем мы, и ткем мы!

Будь проклят король, король всех богатых,
Смягчить не хочет он доли проклятой.
Он последний грош заберет сейчас
И, как собак, расстреляет нас.
И ткем мы, и ткем мы!

Проклятье родине лицемерной,
Где стыд с бесчестьем беспримерны,
Где рано вянет каждый цвет,
Где в гнили червям недостатка нет.
И ткем мы, и ткем мы!

Челнок летит, станку невмочь,
Мы ткем усердно день и ночь.
Германии старой саван мы ткем.
Тройное проклятье туда вплетем.
И ткем мы, и ткем мы!