Женни собралась быстро – Карл сам торопил ее – и в начале первой недели июня уехала к матери. Еще через неделю Карл получил от нее письмо, в котором Женни сообщала, что добралась благополучно и что Женнихен вела себя в дороге молодцом. Письмо было коротким, и Карл так много раз читал его, что вскоре запомнил все от первого до последнего слова. И нашептывал его, как верующие нашептывают молитвы. Когда он не работал – не читал, не писал, – тоска по Женни разъедала ему сердце. Вскоре от Женни пришло еще одно письмо, тоже коротенькое, а затем третье, на этот раз большое, обстоятельное.
«Ты видишь, мой дорогой, что я не сужу тебя согласно закону и не требую око за око, зуб за зуб, письмо за письмо, – писала Женни, не успев получить от Карла его первые ответные письма. – Я щедра и великодушна, но надеюсь, что мои два письма принесут мне скоро хорошие плоды: пару строчек, которые дадут мне знать, что ты здоров и немного тоскуешь обо мне. А я очень хочу, чтобы тебе не хватало меня, хочу слышать, что я тебе желанна. Но прежде чем начнется новый день, сообщаю бюллетень о здоровье нашей малютки: ведь теперь это третье существо – главное лицо в нашем союзе, и то, что в нем одновременно и я, и ты, создает самые крепкие узы любви. Наша маленькая куколка чувствовала себя после поездки плохо, она страдала».
Женни, щадя Карла, не писала об этом в первых письмах. Уже в Трире выяснилось, что у малышки не только вздутие животика, но и перекорм. Женни обратилась за помощью к знакомому доктору Шлейхеру, и тот посоветовал ей взять кормилицу. Женни растерялась: ведь кормилице надо будет платить, а денег у нее почти не было. Просить деньги у матери, которая и без того жила очень скромно, ей было стыдно. Неожиданно помогла молодая женщина из Барбельна, дочь лодочника, услугами которого некогда часто пользовался отец Женни. Отец был щедрым человеком, часто помогал лодочнику, а мать Женни не раз посылала ему для дочери разную одежду. Теперь дочь лодочника согласилась стать кормилицей Женнихен за очень умеренную плату.
Далее Женни писала, что в Трире ее часто навещают знакомые, что в иные дни их приходится принимать с утра до вечера. При этом Женни сообщала Карлу, что со всеми она держится гордо и никому не дает повода для мыслей о том, что в Париже ей и Карлу живется трудно.
«Про себя я думаю, – писала она, – что толку в жалобах, никто ведь не поможет в нужде, а человек так счастлив, когда есть возможность пожалеть. Несмотря на то что весь мой вид выражает довольство и удовлетворенность жизнью – последние два слова Женни подчеркнула, – все они еще надеются, что ты решишься поступить на какую-либо постоянную службу. О, вы, ослы! Разве сами вы крепко стоите на своих ногах? Я знаю, что и у вас нетвердая почва под ногами». Следующие строки Карл читал с особым удовольствием: «Но где теперь найти твердую почву? Разве не чувствуются всюду колебания и взрывы под землей, на которой общество построило свои храмы и магазины? Я думаю, что время-крот скоро перестанет рыть под землей», – заканчивала свою мысль Женни.
Она подробно написала также о том, как навестила мать и сестер Карла – Иетхен, Софи и Каролинхен, живших с матерью.
«Дверь открыли, вышла Иетхен. Она бросилась мне на шею, поцеловала меня и повела в комнату, где находилась твоя мать и Софи. Обе обняли меня, мать говорила со мной на „ты“, а Софи потянула меня к себе на диван».
Прочитав эти слова Женни, Карл облегченно вздохнул: отношения между Женни и его матерью прежде были весьма холодными. Он знал, каких трудов стоило Женни переступить порог дома его матери.
«Она так ужасно выглядит, – продолжала свой рассказ о Софи Женни, – что краше в гроб кладут. И вряд ли сможет поправиться. Но и у Иетхен вид, пожалуй, еще хуже. Только твоя мать выглядит цветущей, можно сказать, веселой, радостной и возбужденной. Ах, эта веселость, от нее становится так тревожно. Все девушки были так сердечны, особенно Каролинхен. На следующее утро твоя мать была здесь в девять часов, чтобы поглядеть на Женнихен. После обеда пришла Софи, а сегодня утром нашего ангелочка навестила Каролинхен. Можешь себе представить такую перемену? Мне это очень приятно, и маме тоже».
Последние две странички письма Карл перечитывал несколько раз.
«Мой дорогой, я часто беспокоюсь о нашем будущем, как ближайшем, так и более далеком, и я думаю, что буду наказана за проявленное мной здесь высокомерие и апломб. Если ты можешь, успокой меня в этом отношении. Здесь так много говорят о