Неистовый сын Трира

– Едва началась стрельба, Гервег заметался по полю, отдавая бестолковые команды. Эмма утверждает, что, не будь ее рядом, Гервег непременно угодил бы под нули. Он то и дело размахивал саблей, к нему трудно было подступиться, был бледен, в слезах. Тогда Эмма стала звать на помощь легионеров, требуя, чтобы они спасли Гервега, увели его с поля боя. «Я хочу умереть! – кричал он, видя, что его отряд терпит поражение. – Я хочу умереть вместе со всеми!» А между тем не стал сопротивляться, когда его повели в безопасное место.

Гервег и Эмма скрылись в ближайшей деревне. Вбежали в крестьянский двор, попросили хозяина спрятать их. Хозяин не сразу решился: стрельба велась уже совсем рядом, вюртембержцы стремительно приближались. Но Эмме удалось все же уговорить его. Вместе с хозяином она помогла Гервегу залезть в пустую бочку, которую сверху в ту же минуту забросали соломой. Сама Эмма переоделась, выпросив у крестьянина одежду его жены. Она сделала это вовремя, так как у ворот уже были слышны крики солдат.

Солдаты осмотрели двор, приняли Эмму за хозяйскую дочь и ушли. Пришло время подумать о том, как Гервегу и Эмме выбраться из деревни.

«Купите лошадь и телегу, – посоветовал Эмме крестьянин. – Бочку с вашим героем мы поставим на телегу, вы сядете на козлы и уедете».

Эмма так и поступила. Когда в деревне все успокоились, она подъехала к дому спасителя на телеге, вместе с ним водрузила на телегу бочку и благополучно выбралась из расположения неприятеля. Так Гервег был спасен от расправы вюртембержцев и вскоре появился в Страсбурге. Там он остригся, сбрил бороду и усы, чтобы подосланные врагами убийцы – он предполагал, что они мчатся за ним следом, – не могли узнать его. К возмущению легионеров, часть которых тоже добралась до Страсбурга, Гервег поселился в богатой гостинице и никого из них не допускал к себе. Они требовали у него денег, которые ему выдало временное правительство Франции, но он уверял всех, что никаких денег у него нет. Вражеские газеты стали преследовать его злыми карикатурами и советами немедленно застрелиться, недавние друзья отвернулись от него.

– Я рад, что не последовал за ними, – сказал Веерт, опустив глаза. – Рад.

Карл не стал напоминать Веерту, что от участия в авантюре Гервега его отговорил он. Но Веерт сам вспомнил о долгом и суровом разговоре в Париже, который состоялся между ним и Карлом.

– Я вел тогда себя глупо, – сказал он, – молол всякую чепуху о жажде подвига…

– Возможно, – не дал ему договорить Карл. – Но в итоге поступил разумно. Стоило, наверное, вспомнить об этом, чтобы навсегда забыть.

– Будем ли мы печатать что-либо о Гервеге? – спросил Веерт. – Получился бы хороший фельетон.

– Нет, – ответил Карл. – Не будем. Из уважения к памяти легионеров, погибших под Нидердоссенбахом.

Карл засиделся в своем кабинете допоздна и домой не пошел. Решил уснуть на диване. Погасил лампу и распахнул окно, которое держал закрытым с вечера: на свет в окно летели бабочки, кружились роем вокруг лампы, мешали сосредоточиться. Ночь была теплая. Звездное небо вздрагивало, как хорошо натянутый полог: от земли поднимался невидимый пар. Карл хотел было закурить, но вовремя вспомнил, что весь день не расставался с сигарой, и подумал, что Женни, узнай она об этом, не похвалила бы его. Конечно, она никак не могла узнать о его запойном курении, потому что была далеко, в Трире. Но вот он вспомнил о ней и словно бы перенес ее сюда. И ему захотелось подчиниться ей, заслужить ее похвалу. А вот, кажется, и ее голос, он звучит в нем, в его памяти: «Молодец, Карлхен. Твое здоровье – наша драгоценность».

– Чья это – наша? – вслух спросил Карл и улыбнулся.

«Моя!» – Карл узнал голос маленькой Женнихен. «И моя!» – это произнесла Лаура. И совсем тоненький голосок Эдгара: «Моя, моя!»

•

Через две недели приехала Женни с детьми. И это была большая радость. Ленхен, давно не видевшая Карла таким счастливым, спросила:

– У господина Маркса все дела идут хорошо?

– Все! – ответил Карл. – Все, Ленхен!

– Но больше всего вы, конечно, радуетесь революции?

Карл в ответ засмеялся, погрозил Ленхен пальцем.

– Надо бы пригласить гостей, – сказала Карлу Женни, когда было покончено с устройством квартиры. – Отметить наше возвращение на немецкую землю. – При этих словах Женни вопросительно взглянула на Карла.

– Да, – ответил Карл, – возвратились. Но времена беспокойные, и все еще может быть. Хотя нам не привыкать, Женни?

Женни вздохнула. Конечно, она ждала от Карла другого ответа, вернее, ей хотелось, чтоб он ответил ей иначе, хотя и сама понимала, что иного ответа быть не может.

Гостей позвали в воскресенье. Для Карла, да и для других сотрудников редакции, это был единственный свободный день, потому что по понедельникам газета не выходила.

Пришли Энгельс, Веерт, приехавший накануне из Бреславля Вольф, Шаппер с женой, другие сотрудники редакции, доктор Роланд Даниельс. Заглянул на несколько минут и Генрих Бюргерс, поздравил Женни «со счастливым прибытием в Кёльн» и ушел, сославшись на то, что его ждут неотложные дела.