Неистовый сын Трира

– Не говорите, доктор Маркс, не говорите. У кого в руках ружье или сабля, тот храбрее самого бога. Национальное собрание не решилось проголосовать против Хюзера, а вы его так… Надо бы извиниться, господин редактор.

– Перед Хюзером, перед этим мерзавцем, который запугал своими пушками целый город? Никогда, господин Эйсельт!

– Никогда?

– Никогда! – повторил еще более решительно Маркс.

– В таком случае, господин редактор, я вынужден буду отказаться от финансовой поддержки вашей газеты. Я не хочу, чтобы вы разорили меня. У меня пятеро детей, господин Маркс!

– У меня трое, – сказал Маркс.

– Трое – это все же не пятеро. – Эйсельт погасил сигару и встал. – Мое решение окончательное!

– Мое тоже.

– А у вас какое? – спросил Эйсельт.

– Никогда не извиняться перед мерзавцами, – ответил Маркс.

Узнав о разговоре с Эйсельтом, пришел Корф. Был он мрачен. Сел без приглашения. Пожевал губами, спросил:

– Вы по-прежнему доверяете мне распоряжаться финансами газеты?

– Что-нибудь случилось? – Маркс, писавший все это время, отложил перо, поднял голову, внимательно посмотрел на Корфа.

Герман Корф, отставной офицер, демократ, по общему согласию всех акционеров был назначен гарантом «Новой Рейнской газеты», ответственным за ведение ее финансовых дел.

– Что случилось? – повторил свой вопрос Маркс, так как Корф явно не торопился с ответом.

– Вы выставили за дверь Эйсельта. – При этих словах Корф так сморщился, будто у него заболели зубы.

– Я не сказал бы…

– Вы выставили за дверь Эйсельта! – повысил голос Корф. – Сегодня вы выставили за дверь Эйсельта, а завтра всех остальных акционеров?

– У меня нет таких намерений, – спокойно ответил Маркс. – К тому же я очень надеюсь, что не все наши акционеры так трусливы, как Эйсельт. А вы не считаете?

– Я считаю только деньги, – ответил Корф. – Только деньги. И мои подсчеты мне говорят, что потеря еще нескольких акционеров приведет нашу газету к краху.

– К финансовому краху, – уточнил Маркс.

– Разумеется.

– Но не к краху нашей принципиальности и чести.

– После финансового краха вряд ли придется говорить о принципиальности и чести…

– О принципиальности и чести, господин Корф, нужно думать прежде всего и постоянно! – Тон, каким заговорил Маркс, не предвещал ничего хорошего.

Корф встал.

Маркс подошел к нему вплотную. В его черных глазах, как в грозовой туче, таилась молния.

– Я хотел было только сказать… – пошел на попятную Корф, – лишь предупредить… К тому же мы напечатали статью Энгельса…

– Принципиальность и честь, – не дал ему договорить Маркс, – стоят не только ваших денег, но и жизни! Кажется, простая истина, господин Корф. О какой статье Энгельса вы хотели сказать?

– Акционеры могут потребовать вашего ухода из газеты, если вы будете… Статья Энгельса о франкфуртском собрании…

– Да! – сказал Маркс. – Что еще?

– Я предупредил, – ответил Корф и направился к двери. – Не озлобляйте акционеров, не восстанавливайте их против себя, господин редактор. После статьи Энгельса они побегут от нас.

– Подумайте о том, чтобы организовать широкую розничную продажу газеты, – сказал Маркс. – Это по вашей части.

Корф ушел.

Маркс возвратился к столу, сел и принялся за работу. Но долго поработать ему не удалось: пришел Веерт, сказал, что у него новости. Они касались Гервега.

Маркс уже знал, что поход легиона Гервега – Борнштедта закончился полным поражением, бесславным поражением. У деревни Нидердоссенбах легион был встречен регулярными войсками и разбит. Вторая рота шестого вюртембергского полка, из которой некогда дезертировал Гервег, первой открыла огонь по легионерам. Пятьдесят легионеров было убито, часть попали в плен, остальные отступили к французской границе. Гервег и его жена спаслись бегством. Все это произошло еще в конце апреля. Борнштедт взят в плен и посажен в тюрьму.

Карл, узнав о поражении легиона, сказал:

– Борнштедт и Гервег вели себя как авантюристы. Поражение было неизбежно. Пятьдесят жизней – вот цена их преступной затеи.

Теперь стали известны подробности бегства Гервега с поля боя. О них сообщали корреспонденты из Парижа и Швейцарии.

Уже накануне сражения Гервегом овладело беспокойство. Он не ложился спать, пытался писать стихи, но стихи «не шли». Потом долго смотрел на звезды и сказал: «Неужели это моя последняя ночь на земле?»

– Откуда известны такие детали? – спросил Карл у Веерта.

– О них охотно рассказывает Эмма. Говорят даже, что она начала писать книгу об участии Гервега в этом злосчастном походе. Книга уже продана издателям.

– Это очень похоже на Эмму, – сказал Карл. – Итак, он воскликнул: «Неужели это моя последняя ночь на земле?» Что же дальше?