Неистовый сын Трира

Разговор на этом не кончился. Он продолжался и на другой день, и на третий. В конце концов общее решение было принято. Генрих Бюргерс, как и было договорено, составил проспект «Новой Рейнской газеты». И хотя этот проспект не вполне устраивал Маркса и Энгельса, они с ним согласились, чтобы ускорить выпуск газеты.

•

Энгельс уехал в Бармен, Веерт – во Франкфурт. Им, как и многим другим сотрудникам будущей газеты, было поручено найти для газеты акционеров.

Карл остался в Кёльне и занялся подготовкой первого номера «Новой Рейнской газеты», а также устройством своих личных дел. Чтобы вызвать семью в Кёльн, нужно было найти квартиру, получить право на жительство.

С квартирой дело уладилось быстро: помогли друзья, старые знакомства. Шесть лет назад, в апреле 1842 года, здесь, в Кёльне, Карл начал свою журналистскую деятельность: был сотрудником, а затем и редактором «Рейнской газеты». Многие в Кёльне еще помнят, как благодаря Карлу «Рейнская газета» за короткий срок стала самой популярной газетой в Рейнской провинции и вызвала гнев короля Пруссии…

Тогда Карлу было двадцать четыре года, он был холост и не существовало еще на свете ни Женнихен, ни Лауры, ни маленького Эдгара – его дочерей и сына. Да и нынешнего Карла тогда не существовало: был совсем другой Карл, последователь Гегеля, бунтарь духа, философ и поэт. Шесть лет для молодого человека – полное обновление мыслей и чувств. И странно ему вспоминать себя таким, каким он был тогда…

А город остался прежним. Архиепископ Конрад фон Гохстеден, положивший первый камень в основание Кёльнского собора шестьсот лет назад, узнал бы, наверное, свой город и теперь. Собор, конечно, не узнал бы: собор переменился за шестьсот лет, заметно приблизился к своему завершению. Да и пора бы: шесть веков – достаточный для этого срок. Правда, почти триста лет стен собора не касалась рука каменщика, а в конце прошлого века он служил складом для сена наполеоновских драгун. Это обстоятельство, возможно, и всколыхнуло в немцах сначала чувство возмущения поступком французов, а затем и благородное чувство уважения к отечественной старине. И вскоре почти в каждом немецком доме стали обязательными разговоры о достройке собора. Разговоры эти дошли и до королевского дворца. И тогда Фридрих-Вильгельм III приказал начать реставрацию собора. А нынешний король Пруссии Фридрих-Вильгельм IV решил его достроить. Как сообщают кёльнские газеты, в сентябре будет начата торжественная достройка собора. И возможно, на эти торжества прибудет сам Фридрих-Вильгельм IV. Все газеты подчеркивают это слово «возможно». А одна совсем смелая газета даже написала: «Возможно ли, что на торжествах закладки будет король?»

«Возможно, возможно», – подумал Карл.

Марксу нравился Кёльн, родина Агриппины, супруги римского императора Клавдия. В честь Агриппины, как сообщают древние историки, город был назван Колониа Агриппина. Со времени рождения Агриппины прошло восемнадцать веков. И латинское слово «Колониа» стало произноситься как Кёльн. Карл любил гулять по мосту через Рейн, по длинному мосту, украшенному башнями и статуями. Если идти не торопясь, то путь от одного конца моста до другого занимает двадцать – двадцать пять минут. Двадцать пять минут в одну сторону и столько же обратно. Свежий ветер над Рейном, много солнца и в чистом небе, и на воде…

О чем-то он тосковал однажды в Париже. Вспомнил: в листьях каштана, росшего за окном, шуршал дождь, а ему, Карлу, почему-то слышался шорох дождя в травах на рейнском берегу. Или на берегу родного Мозеля? Ах, не все ли равно, не все ли равно?

Директор кёльнской полиции Мюллер, с которым Карл виделся на прошлой педеле, сказал ему:

– Теперь, именно теперь, вы можете надеяться, доктор Маркс, что ваше прусское гражданство будет восстановлено. Тогда, в Брюсселе, вы поступили, конечно, недальновидно, отказавшись от прусского гражданства. Теперь у вас и хлопот никаких не было бы.

– Прусское гражданство создавало тогда много хлопот, – ответил Мюллеру Карл. – Ведь Пруссия настаивала на моей высылке из Брюсселя. Ей удалось выслать меня из Парижа, удалось бы и из Брюсселя.

– Возможно, – не стал спорить Мюллер. – Но теперь само провидение за вас. Я хотел сказал: сама революция…

– Но законы в Пруссии пока старые, господин Мюллер.

– Правильно, – согласился тот. – Законы пока старые, а отношение к ним уже новое. А когда на старые законы смотрят новыми глазами, изменяются и сами законы.

– Вы оптимист, господин Мюллер, – сказал Маркс. – Благодарю вас.

– Мне известно, что вы, господин Маркс, еще больше оптимист: вы, конечно, надеетесь, что старыми законами скоро будут обклеивать стены… Впрочем, можете не отвечать мне.

– Это тоже новое отношение? – спросил Карл.

– Если хотите, да, – ответил директор полиции.