Неистовый

Правда, мама и папа, скорее всего, испортят все веселье, но моя радость от встречи с сестрой пересиливала разочарование из-за возможных стычек с родителями.

Не переодевая пижамы, ранним утром я выбралась в коридор. Вчера вечером нам открыла Анна, экономка Вишеса, поэтому я задавалась вопросом, а ждет ли кто-то моего появления. И узнала ответ на него, как только вошла на кухню и увидела родителей, читающих газеты за утренним кофе. Мама оторвала голову от статьи. Папа даже не шелохнулся. Но ни один из них не выглядел удивленным.

Мама подалась вперед, чтобы подойти ко мне и прижать к своей груди, но папа тут же опустил руку на стол, молча запрещая ей делать это. Он напомнил ей, что меня следует наказать за мое непослушание.

– Сядь, Роза, – вместо приветствия грустным голосом сказала мама.

Каждая клеточка моего мозга молила взбунтоваться, но мне не хотелось, чтобы наша поездка прошла так. Поэтому я схватила стул в дальнем конце стола и, опустившись на него, переплела пальцы вместе. Последние три месяца мы с родителями вели себя отстраненно, но вежливо. И много переписывались. В основном они интересовались моим здоровьем и изменениями в моей жизни. Иногда звонили, чтобы напомнить про день рождения какого-нибудь родственника, или забрать почту Милли из старой квартиры, или спросить, когда я наконец вернусь в Тодос-Сантос. Но на этом обычно разговоры заканчивались.

– Думаю, мы должны поговорить… – начала я, но мама перебила меня.

– Кэти из вязального клуба случайно наткнулась на твою страницу в Facebook. А затем позвонила мне и прожужжала все уши. Сказала, что хочет поделиться интересными новостями. Так скажи мне, Роза ЛеБлан, почему из всех мужчин на Манхэттене – из всех мужчин в мире – ты положила глаз на того, с кем встречалась твоя сестра?

– Доброе утро! – Только что упомянутая сестра влетела на кухню и откинула с плеча свои лавандовые волосы. – Я почувствовала запах еды, поэтому решила прийти и съесть все, что найду. – Милли засмеялась, но все остальные на кухне выглядели так, словно сейчас начнут драться и кататься по полу. – Не в настроении для шуток? Что ж, значит, и мне придется присоединиться к похоронам.

Она достала из холодильника бутылку кокосовой воды и, сделав несколько больших глотков, потерла живот.

Я встала с кровати всего десять минут назад, а уже получила дозу драмы на все выходные вперед. Милли надела с утра длинное бесформенное платье медового цвета с бахромой на подоле, а ее длинные волосы рассыпались по плечам. Она напоминала фею. Беременную фею. Ее живот стал размером с арбуз. Сколько детей она собиралась родить? Конечно, она рассказывала мне все и я знала, что она ждет одного ребенка, но в свои пять месяцев она выглядела так, словно булочка в ее духовке уже довольно хорошо пропеклась.

Я вскочила со стула и опустошила весь свой арсенал ласк, поцелуев и объятий на единственного человека в семье, кто принимал их с радостью. Милли отстранилась, пригладила мои волосы и сморщила нос.

– Я опоздала на пять минут?

– Всего на тридцать секунд, но бомба уже взорвалась, – вздохнув, призналась я.

Сестра одарила меня знакомым взглядом – смесью понимания и закатывания глаз, – напоминая мне, что это происходило не впервые.

– Мама, папа. – Милли жестом попросила меня вернуться на свое место, а затем схватила пустой стул и плюхнулась на него. – Вы должны выслушать нас. Мне надоело видеть, как Рози страдает.

– Что? – мама сложила руки на груди.

Папа продолжал делать вид, что читает газету, хотя его зрачки не двигались. У меня даже руки зачесались чем-нибудь в него бросить. Или накричать. Высказать ему, что он не имел права злиться. Что это я чувствовала себя брошенной и отвергнутой. Что для человека, желавшего, чтобы я все время находилась рядом, он выбрал самый глупый способ показать это. Он оплакивал не умершую дочь, но не позволял ей любить себя.

Твоей матери не нужно время. Ей нужна здоровая дочь.

Мне стало интересно, о какой дочери он говорил? Возможно, о той, которой следовало забить на свои мечты? Которой следовало склонить голову и делать все, что он захочет? Но что тогда она должна была делать со своим драгоценным временем, отмеренным ей в этом мире? Конечно, я понимала беспокойство своей семьи. Уверена, они с тяжким сердцем наблюдали, как их больной ребенок живет на другом конце страны. Но при этом не понимали самого главного.

Я уехала в Нью-Йорк не из-за того, что мечтала там жизнь. А для того, чтобы обрести независимость.

Делать то, что мне хотелось, а не жить в пузыре, который родители создали вокруг меня. Выяснить, кто я такая, а не слепо следовать указаниям других.