Неистовый

Вряд ли можно подобрать идеальное время, чтобы вывалить на нее свое дерьмо, поэтому я решил действовать, как с пластырем, и перешел прямо к делу.

– Моя биологическая мать оставила меня умирать в туалете магазина Walmart, когда мне было три часа от роду, – мой голос звучал бесстрастно, но мышцы Рози напряглись от этого признания. – Она была наркоманкой. И узнав, что залетела, в ту же секунду сбежала из дома в сельской глуши и скрывалась в сточных канавах Бирмингема.

Рози никто не назвал бы глупой. И я понимал, что она заподозрила неладное.

Наверное, она решила, что я отец-бездельник, который свалил, когда запахло жареным. Но я бы никогда так не поступил. Я всегда одевал Дина-младшего. Черт побери, у меня даже есть специально разработанные презервативы. И единственная девушка, с которой я не использовал их, – сама Рози. Я никогда не чувствовал киску другой женщины без резинки до нее.

– Я не… – Она попыталась вдохнуть поглубже, чтобы не расплакаться. – Прошу, продолжай.

– Меня нашел уборщик. А мою мать, Нину, обнаружили в паре кварталов от магазина, когда она покупала сигареты. Ее платье оказалось залито кровью. Когда ее отвезли в больницу, она позвонила сестре, чтобы та помогла ей разобраться с юридическими проблемами. Сестра Нины – моя мама Хелен.

– Господи.

Губы Рози задрожали, как и пальцы, которыми она их прикрыла. Часть меня, думаю, логическая часть, признавала, что ужасно неправильно скрывать от друзей, что меня усыновили. Но в этот момент я понимал, почему не хотел никому говорить об этом.

Я считал себя сильным.

Представительным.

Гребаным богом.

Так что наполненные жалостью взгляды и приглушенные шепотки лишь усугубляли рану, которую оставила Нина, бросив меня. Единственная причина, по которой я терпел их сейчас, заключалась в том, что они исходили от Рози. Я принимал все ее эмоции. Даже жалость. Даже ненависть. Все, что угодно, кроме безразличия.

– Моя мама – моя настоящая мама Хелен, которая вырастила меня – решила усыновить меня. И, думаю, Илай согласился на это, потому что… – Я замолчал на мгновение, и с моих губ сорвался смешок. – Ну, полагаю, он подкаблучник. Понимаешь, он действительно любит маму. А Нина все равно отказалась от меня. В ее жизни творилось много дерьма. И я даже не обижаюсь на нее за это. Ведь действительно довольно глупо оставлять новорожденного в общественном туалете. Но сегодня я ненавижу ее не за это. Не только за это. К концу моего первого дня жизни мы все оказались в Бирмингемской больнице. Нина подписала мое свидетельство о рождении, но не указала в нем имени отца, – она заявила, что не знает его, и, честно говоря, никого из ее окружения это не удивило, – а мои родители начали заполнять документы на усыновление.

– Ох, Дин. Мне так жаль. Так безумно жаль, – повторила Рози.

Мы все еще шли, и меня это радовало. Я бы не хотел вести этот разговор, если бы приходилось еще и смотреть ей в глаза. Мне уже казалось, что правда вырывается у меня изо рта, словно зубы. Один факт за другим. Рози сжала мою руку в своих, и я втянул воздух, чувствуя давление в легких.

– Отцу предложили работу в Калифорнии, и они переехали. Мама забеременела сестрами. А я оказался так похож на членов моей семьи, что никто не задавал лишних вопросов. Люди просто решили, что я сын Хелен и Илайя Коул. И мы никогда не поправляли их. Потому что, черт подери, это сработало. Нам все сошло с рук, а ложь разрослась до таких размеров, что стало слишком поздно выставлять ее на всеобщее обозрение.

– Но я никогда не чувствовал себя чужим, – добавил я. – Сестры знают, что меня усыновили. Но родители всегда относились ко мне так же, как и к девочкам, так что этот факт никого не волновал. – Нахмурившись, я помолчал несколько секунд. – Ну, никого, кроме меня. Мама считает, что я могу сблизиться с Ниной. Папа думает, что каждый заслуживает шанса – ну на этом строится его работа. Он адвокат и обязан защищать преступников. В любом случае, они заставляли меня ездить к ней в Алабаму. Каждое лето до тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать. Таков был уговор.

Я вспомнил последнее лето, проведенное с Ниной, когда мне исполнилось восемнадцать. И по спине тут же пробежал холодок. Алчная сучка. От одной мысли о том, что она сделала, у меня зачесались кулаки.