Нейромант

Сон не приходил. Когда же он пришел, то принес сновидения, похожие на аккуратно отредактированные сегменты памяти. Он постоянно просыпался, Молли лежала свернувшись рядом с ним, и слушал воду, голоса, вплывающие через открытую стеклянную панель балкона, женский смех из уступчатых кондо на противоположном склоне. Смерть Диана все являлась ему, как плохая карта, хотя он и говорил себе, что это был не Диан. Что это, на самом деле, не случалось вообще. Кто-то однажды рассказал ему, что количество крови в среднем человеческом теле примерно равно ящику пива. Каждый раз, когда видение осколков головы Диана ударяло в заднюю стенку офиса, Кейс улавливал другую мысль, что-то более темное, спрятанное, что ускользало, погружалось как рыба, вне его постижения.

Линда.

Диан. Кровь на стене офиса импортера. Линда. Запах сожженной плоти в потемках купола Чибы. Молли протягивает пакетик имбиря, пластик залит кровью. Диан убил ее. Зимнее Безмолвие. Он вообразил маленький микрокомпьютер, нашептывающий на ухо руине человека по имени Корто, слова текут рекой, плоская подмена личности, называемая Армитаж, медленно нарастает в какой-то темной больничной палате…

Аналог Диана сказал, что он работает с тем, что дано, извлекает выгоду из существующих ситуаций. Но что если Диан, настоящий Диан, приказал убить Линду по приказу Зимнего Безмолвия?

Кейс нашарил в темноте сигарету и зажигалку Молли.

Не было причин подозревать Диана, сказал он себе, закуривая. Нет причин. Зимнее Безмолвие мог построить подобие личности в скорлупе. Насколько тонкую форму может принять манипуляция? Он забил «Ехэюань» в постельную пепельницу после третьей затяжки, отвернулся от Молли, и попытался заснуть.

Сон, воспоминания, непрерывно-монотонные, как неотредактированная симстим-запись. Он провел месяц, свое пятнадцатое лето, в отеле с понедельной оплатой, на пятом этаже, с девушкой по имени Марлен. Лифт не работал с десяток лет. Тараканы кишели на сероватом фарфоре в кухоньке с пересохшими кранами, когда включался свет. Он спал с Марлен на полосатом матраце без простыней.

Он прозевал первую осу, когда она построила свой тонкий как бумага серый домик на вздувшейся краске оконной рамы, но скоро гнездо стало комом волокна размером с кулак, насекомые мчались наружу, на охоту в алеею внизу, как миниатюрные вертолеты, жужжащие среди гниющего содержимого мусорных баков.

Они выпили каждый по по дюжине пива, в тот вечер, когда оса укусила Марлен. "Замочи уёбков," сказала она, ее глаза были отупевшими от ярости и неподвижной жары в комнате, "сожги их." Пьяный, Кейс выискал в грязном туалете «дракона» Ролло. Ролло был предыдущим — и, Кейс временами догадывался, все еще оставался от случая к случаю — парнем Марлен, огромным байкером из Фриско с белой молнией, вытравленной на его темной стрижке под ежик. «Дракон» был огнеметом, штукой наподобие толстого фонарика с изогнутой головой. Кейс проверил батареи, встряхнул его, чтобы убедиться в достаточном наличии горючего, и подошел к открытому окну. Улей начал гудеть. Воздух в Муравейнике был мертв, неподвижен. Оса вылетела из гнезда и облетела голову Кейса. Кейс нажал выключатель зажигания, досчитал до трех, и нажал на спусковой крючок. Горючее, под давлением 100 фунтов на квадратный дюйм, распылилось на раскаленную добела спираль. Пятиметровый язык бледного огня, гнездо обуглилось, покатилось. На алее кто-то вскрикнул.

"Черт!" закричала Марлен позади него, раскачиваясь. "Дурак! Ты их не сжег. Ты просто сбил их. Они поднимутся сюда и убьют нас!" Ее голос пилил ему нервы, он вообразил ее объятую пламенем, ее осветленные волосы опаляются особенно зеленым цветом.

В аллее, с «драконом» в руке, он приблизился к почерневшему гнезду. Оно было разворочено. Обожженные осы корчились и вертелись на асфальте.

Он увидел то, что скрывала оболочка из черной бумаги. Ужас. Спиральная фабрика рождения, ступенчатые террасы инкубационных камер, слепые челюсти нерожденных, нескончаемо жующие, пошаговый прогресс от яйца до личинки, до полуосы, до осы. В его внутреннем зрении возникло что-то вроде процесса ускоренной съемки, раскрывающего всю штуковину как биологический эквивалент пулемета, отвратительный в своем совершенстве. Чужие. Он нажал на спусковой крючок, забыв включить зажигание, и горючее разлилось на бугрящуюся, корчащуюся жизнь у его ног.

Когда он включил зажигание, гнездо взорвалось, опалив его брови огненным шаром. Пятью этажами выше, из открытого окна, он слышал, как смеется Марлен.

Он проснулся с впечатлением гаснущего света, но комната была темна. Остаточные изображения, всполохи на сетчатке. Небо снаружи подавало признаки начала записанного рассвета. Сейчас голоса были не слышны, только вода, далеко внизу фасада «Интерконтиненталя». Во сне, прямо перед тем как он залил гнездо горючим, он увидел логотип «Т-А» Тессье-Эшпулов, аккуратно впечатанный в его бок, как будто сами осы изготовили его.

Молли настояла на покрытии его автозагаром, сказав, что его муравейническая бледность может привлечь слишком много внимания.