Нейромант. Трилогия "Киберпространство"

Быстро одевшись, Кумико начала складывать вещи в саквояж. Салли беспокойно, но и бесшумно ходила по комнате, открывала и закрывала ящик за ящиком. Отыскав паспорт Кумико, черную пластиковую табличку на нейлоновом шнурке с рельефной золотой хризантемой, она повесила ее на шею девочке. Потом скрылась в фанерной каморке, чтобы появиться с замшевым несессером в руках с туалетными принадлежностями Кумико.

Когда Кумико застегивала саквояж, зазвонил золоченый антикварный телефон.

Салли проигнорировала звонок, взяла с постели чемодан, открыла дверь и, схватив Кумико за руку, потянула ее в темный холл. Отпустив ее руку, Салли прикрыла за ними дверь, заглушив телефон и оставив их в полной темноте. Кумико позволила провести себя к лифту — его она узнала по запаху масла и полироля, позвякиванию металлической решетчатой двери.

Лифт пошел вниз.

В ярко освещенной прихожей их ждал Петал, закутанный в необъятных размеров выцветший шерстяной халат. На Петале были все те же рваные шлепанцы, выглядывающие из-под халата ноги казались неестественно белыми. В руках у него был пистолет — тупорылое оружие отблескивало тускло-черным.

— Черт побери, — увидев их, мягко проговорил он, — это еще что такое?

— Она поедет со мной, — бросила Салли.

— Это, — медленно произнес англичанин, — совершенно невозможно.

— Куми, — Салли легонько подтолкнула девочку в спину, выпроваживая ее из лифта, — нас ждет машина.

— Ты не можешь так поступить, — сказал Петал. Но Кумико почувствовала, что он растерян.

— Тогда пристрели меня, мать твою.

Петал опустил пистолет.

— Это меня чертов Суэйн пристрелит, если все выйдет по-твоему, можешь мне поверить.

— Будь он здесь, он оказался бы в таком же положении, не так ли?

— Пожалуйста, — попросил Петал, — не надо.

— Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Открой дверь.

— Салли, — спросила Кумико, — куда мы едем?

— В Муравейник.

…И проснулась снова, чтобы Понять, что дремала, пригревшись под Саллиной дубленкой, убаюканная мягкой вибрацией сверхзвукового полета. Кумико вспомнила огромную низкую машину, которая ждала их на подъездной аллее. Когда они с Салли вышли на тротуар, с фасадов домов Суэйна вырвались лучи прожекторов. В окне машины мелькнуло залитое потом лицо Тика. Салли рывком распахнула дверь и втолкнула девочку внутрь. Тик тихонько и без умолку чертыхался все то время, пока машина набирала скорость; жалобно взвизгнули шины, когда он слишком резко свернул на Кенсингтон-Парк-роуд. Салли посоветовала ему сбросить скорость и отдать управление самой машине.

Только тут, в машине, Кумико вспомнила, что положила модуль "Маас-Неотек" на место — в тайник за мраморным бюстом. Со всеми своими лисьими повадками и курткой, протертой на локтях, как и шлепанцы Петала, Колин остался позади — теперь всего лишь призрак, чем он, в сущности, на самом деле и был.

— Сорок минут, — сказала Салли с соседнего кресла. — Хорошо, что ты поспала. Скоро нам принесут завтрак. Помнишь, на какое имя у тебя паспорт? Прекрасно. А теперь не задавай мне никаких вопросов, пока я не выпью кофе, идет?

Кумико знала Муравейник по тысячам стимов. Повальное увлечение этим необъятным городским конгломератом стало в последнее время характерной чертой японской массовой культуры.

У Кумико было некоторое представление об Англии еще до того, как она туда попала: смутные образы каких-то знаменитых сооружений, неотчетливое представление об обществе, которое ее собственное, похоже, считало эксцентричным и застойным. (В сказках ее матери принцесса-балерина всегда с удивлением обнаруживала, что англичанам ее танцы не по карману.) Однако Лондон во многом оказался совсем другим, нежели она ожидала, — ее поразили энергия города, его очевидное изобилие, а суета и великолепие больших торговых улиц сильно напомнили Гинзу.

Девочка считала, что и о Муравейнике она знает немало, но и это убеждение развеялось в первые же часы, прошедшие после посадки их самолета.

Они с Салли стояли в очереди других пассажиров посреди огромного гулкого зала таможни, потолок которого уходил куда-то во тьму. Эту тьму через равные промежутки прорывали бледные сферы света. Вокруг шаров, несмотря на то что стояла зима, клубился рой мошкары, как будто здание обладало собственным климатом. Но пока еще это был Муравейник из стимов, каким она его себе представляла. Чувственно-электрический фон для проигрываемых при ускоренной перемотке жизней Анджелы Митчелл и Робина Ланье.

Прошли таможню. Сам досмотр, несмотря на бесконечное ожидание в очереди, заключался в том, что ее паспорт пропустили сквозь грязную на вид металлическую прорезь. И дальше — в сумасшедшую суету на бетонной платформе, где багажные роботележки медленно бороздили толпу, которая галдела и напирала, осаждая наземный транспорт.